Андрей Синявский называл его последним футуристом. Кто-то еще назвал самым ярким художником Русской Америки, а сам Вагрич Акопович говорил, что он армянин на 150 процентов. Потому что у него даже мачеха была армянкой. Когда-то он написал дюжину иронических некрологов, нарушив табу: о покойниках либо хорошо, либо ничего.
Его любимым покойником еще с тех времен, когда он оформлял красные уголки в родном Харькове, был Ленин. Ему он посвятил некролог N 1: “21 января 1924 года умер В.И. Ленин, а дело его живет”. На знаменитом плакате он превратил Ленина в урку, лихо сдвинув кепку на глаза, на обложке набоковской “Лолиты” Бахчанян изобразил Ленина и девочку, а Иисусу он закрыл лицо орденом Ленина — в 1960-х его окружали верующие в Ильича, в нулевых — коммунисты во Христе.
Последняя работа стала одним из главных доводов на судебном процессе против организаторов выставки “Осторожно, религия!”.
Свою связь с Лениным Бахчанян объяснял так: “Ленин — часть моего детства и воспитания. Я люблю вождей. Нахожусь в контакте с ними. Если бы не было революции, я бы, наверное, издевался над Николаем”.
А еще в середине 1960-х он сделал фотоальбом “100 однофамильцев Солженицына” — Глафиры, Лаврентии и Изоты Солженицыны из американского издания поразили эмигрантов. Как можно иронизировать над светочем русской литературы?
Одни каламбуры Вагрича Бахчаняна в Америке шли на ура: “Дурная слава КПСС”, “Продам папу. Павлик Морозов”, “Бумажник — орудие пролетариата”, а вот “Архипелаг good luck” сочли издевательством. Когда страсти поостыли, исследователь творчества Солженицына, Майкл Николсон, включил “100 однофамильцев” в свое исследование: “Солженицын на мифотворческом фоне”.
Умение превращать устоявшиеся формулы в абсурд сделало Бахчаняна самым понятным, самым медийным концептуалистом. Его “взбесившиеся идиомы” (“Инфракрасное знамя”, “Кремль-брюле”, “Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью”) стали прообразом знаменитых заголовков “Коммерсанта” и программы “Намедни”.
Это Бахчанян придумал псевдоним для своего друга, харьковского поэта Эдуарда Савенко. Псевдоним был тому необходим, чтобы стать Великим Русским Писателем. Так он стал Лимоновым. В дальнейшем Бахчанян объяснял: “Все очень просто. У Эдика был дурной цвет лица”.
Сергей Довлатов вспоминал:
“Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей. Кто-то сказал:
“— Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они смогут жить без Достоевского?
На что художник Бахчанян заметил:
— Пушкин жил, и ничего”.
Писать о Бахчаняне правдиво, не руша стереотипов, — трудно. Но трудно и не рассказать о нем, не показать, как и почему формировался этот взгляд мнимого отрицания, откуда взялся ленинский профиль, расположенный на ордене — горизонтально (живее всех живых?). И в Америке, куда Бахчанян так стремился, он не смог стать своим.
А потому продолжал эту войну против бессмысленных штампов, преодолевая их, перепевая, меняя одну-единственную букву или один-единственный символ и получая море минималистских смыслов — саркастичных, иронично-тонких, а порой — и тут пробивалась сама жизнь Бахчаняна — исполненных глубокой грусти. Жизнь и биография художника, литератора-концептуалиста, большого художника слова, виртуоза, равного которому нет.
Кстати, по желанию художника, его прах был развеян в Армении, в Гегамских горах.
