Из характерных примеров армянского ориентализма, т.е. описания самих армян и соседних с ним народов армянскими авторами, которые смотрели на них как европейцы на азиатов через призму превосходства европейской культуры (к чему, в отличие от Саида, лично я отношусь скорее положительно).
Эту традицию, если несколько упросить саму концепцию, можно начинать со второй половины 18 века, когда Иосиф Эмин или деятели Мадрасского кружка по сути смотрят на Армению глазами англичан-европейцев и отмечают характерные “азиатские недостатки”, которые в конечном счете привели к краху армянского царства.
В 19 веке появляются разные вариации условного ориентализма – от немецкого интереса к этнографии Востока, до руссоистского восхваления “свободного дикаря” и более классических ориенталистских сюжетов, где на первый план выходят азиатская отсталость и деспотизм, гаремы и порабощение женщин, тотальное превосходство европейской культуры, хотя в чистом виде и строго часто трудно выделить то или иное направление.
К первой, немецкой традиции в армянском случае можно отнести Хачатура Абовяна, который с интересом и симпатией собирал этнографический материал о быте армян, курдов, езидов, тюрок (азербайджанцев) Армении.
Разные культуры в гердеровском духе представляются ценными, автор описывает каждую культуру с симпатией, при этом, безусловно, отдавая предпочтение культуре европейской.
Известен курьезный случай, когда Абовян в годы учебы в Дерпте (1830-ые) собирал у немецких пекарей рецепты выпечки хлебов разных видов (в чем ему долго отказывали, поскольку думали, что таким образом один из конкурентов пытается узнать секрет успеха конкретного пекаря), чтобы перенести затем на армянскую почву европейские достижения даже в этом деле.
К классической линии в армянской традиции можно отнести Раффи, романы и описания которого переполнены ориенталистскими образами и сюжетами. Описание положения разных народов (армян, айсоров, евреев, курдов, тюрок, персов) на севере Персии (где родился и вырос сам Раффи- т.е. среда была прекрасно знакома ему с детства) и примыкающих регионах Османской империи он даже назвал аналогично известной работе Монтескье, которую можно считать предтечей ориенталистских текстов- “Письма из Персии” (1873 г.). Здесь Раффи представляется молодым армянином-врачом, получившим европейское образование и оказавшимся в Персии с торговыми делами.
Его описание айсоров Джуламерка- по сути полунезависимого ассирийского анклава во главе с воинственным патриархом- предводителем, несмотря на некоторые художественные детали, является также ценнейшим материалом по этнографии и истории этой исчезнувшей в годы геноцида уникальной по меркам всего Ближнего Востока общины.
На фото- резиденция патриарха айсоров Мар-Шимуна, о котором рассказывает Раффи.
Перевод мой.
“Письмо 12
Завершив свое путешествие по Турецкому Курдистану, в уездах, называемых Албак, Тар-Гавар, Мар-Гавар и Ушни, я решил поехать в Джоламерик.
Чтение в 1861 году в журнале “hЮсисапайл” интересного письма г-на А. Мелик-Акобяна о Джоламерике, его жителях и Мар-Шимуне давно оставило в моем сердце глубокое впечатление, дабы появилось желание увидеть эту волшебную страну.
Перед отъездом мне посоветовали сменить европейскую одежду по той причине, что в подобной одежде меня могли принять за европейца, посчитать за шпиона и моя жизнь могла подвергнуться опасности. Я согласился, когда услышал, что несколько лет назад, по подобным подозрениям там был убит европейский путешественник.
Я одел одежду ванского купца-армянина и на голове имел красную феску, обмотанную тюрбаном, широкие шаровары- в которые завернул разноцветные флажки моего алеппского зипуна, толстый шерстяной пояс, криво заткнутую за него медную турецкую чернильницу, короткий сюртук, красные мосульские сафьяновые туфли.
Ты бы долго смеялся, любезный друг, если бы увидел меня в столь странном костюме, и тут же нацепив на мое лицо маску кирпичного цвета, с длинным орлиным носом, выступающим подбородком – потащил бы меня на бал-маскарад, – показать всем костюм армянского купца.
Я отправился в путь, взяв с собой Месропа и двух вооруженных курдистанцев. Мы шли иногда пешком, иногда же ездили верхом на мулах. Эти выносливые твари, будто научились переносить ужасное путешествие через труднопроходимые горы- их крепкие копыта не изнашиваются от острых камней.
На второй день нашего путешествия мы пересекли реку Ныхел, это одна из главных рукавов Тигра, поверхность которой покрыта вечнозелеными кувшинками, тянущими свои толстые корни к глубинам реки.
Все время нашего путешествия я был грустным. Я проходил через страну, где каждая вершина, каждая долина, каждое поле, каждая развалина пробуждали в моих мыслях грустные воспоминания о прошлом.
В третий день мы вступили в Джоламерик. Я не могу описать тебе глубокое воодушевление нашего Месропа и его ликование. Пока мы ехали по горам, храбрый зейтунец воодушевился все сильнее и сильнее. Устрашающие виды гор приводили его в особый восторг.
Мелкие тропы вдоль утесов, отклонившись от которых хоть чуть-чуть можно было скатиться в бездонную пропасть ущелья,казались ему цветистыми лугами.
Появление жителей, которые с ружьями за спиной, подобно диким ланям, с ловкостью перепрыгивали с камня на камень, вызывали у него зависть, возбуждали его мышцы. Храбрый зейтунец в этих диких видах природы Джоламерика видел пейзажи своей собственной страны…
Когда мы достигли селения Кочанис, он сказал мне с сильным чувством: “Останемся здесь, ага, эта страна очень хорошая страна! …”
Я вспомнил слова Петра, который он сказал своему учителю на горе. Кочанис главнейшее селение из сел Джоламерика, потому что там находится дом Мар-Шимуна- патриарха ассирийцев.
Мы достигли туда, когда солнце начало заходить. Месроп заехал в село найти нам пристанище.
Был тот вечерний час, когда сельские девушки, молодые невесты, с кувшинами на плечах, направлялись к родникам набрать воды. Я стоял у этого родника и ждал Месропа.
Девушки с большим интересом смотрели на меня. Я удивлялся тому, что же во мне привлекло их внимание? Возможно причина была в моей странноватой одежде.
Я видел, что прекрасный пол живет здесь все еще в своей невинной простоте. Скрытность гаремной жизни им была совершенно неведома. Они с открытыми лицами смело говорили меж собой, смеялись, не обращая внимания на то, что рядом с ними стоял мужчина.
Я сильно удивился, когда одна из девушек подошла ко мне, протянула руку и словно ребенок начала играть с цепью моих часов. Блестящий металл видимо захватывал внимание этого невинного агнца.
Я не пожелал лишить ее этой радости и показал также свои часы. Когда она услышала их стук, ее восхищению не было предела. Она позвала своих подруг, и в минуту все собрались вокруг меня. Впервые в своей жизни они видели нечто подобное.
Девушки рассеялись, когда рядом с нами проскакали несколько всадников. Один из них, который выступал впереди остальных, был молодым. В правой руке у него было длинное тростниковое копье (мзрах), а через плечо небрежно переброшено бахчисарайское ружье.
За ним следовали два других всадника, также вооруженных. И перед ними бегали несколько охотничьих собак и гончих. Было видно, что всадники возвращаются с охоты.
Несколькими ассирийскими словами, которые я знал, я спросил у девушек, кем был этот молодой человек?
– Святой отец, – сказала смугленькая, огнеглазая девушка с кудрявыми волосами.
Я ничего не понял и повторил свой вопрос.
– Кто такой святой отец?
– Мар-Шимун,- ответила та же девушка.
Я не мог убедить себя, что Мар-Шимун, патриарх айсоров, встретится мне в виде вооруженного юноши, возвращающегося с охоты. Я воображал его семидесятилетним белобородым стариком, с потухшими глазами, сидящим на мягкой циновке, с табакеркой, поставленной подле себя и читающим молитвенник.
На утро следующего дня я направился к Мар-Шимуну на прием. Его дом отличался от других домов села только своими большими размерами, а его строение было совершенно простым и незатейливым, как жилище простого крестьянина.
Согласно патриархальным обычаям было непристойно явиться с пустыми руками к человеку, который выступал предводителем целого народа, по этой причине я отнес ему в качестве подарка красивую янтарную вервицу.
Если бы мне удалось войти в дом царя Давида, несомненно я увидел бы то же, что я увидел в бедном домике Мар-Шимуна.
И вправду, Мар-Шимун представлял и духовную, и светскую власть ассирийцев! Он был их патриархом, церковным предводителем, и одновременно их политическим владыкой. С крестом в руках он проповедовал им слово Господне и с мечом в руках руководил ими на поле битвы.
Эти особенности дома Мар-Шимуна ярко сохранили непрерывно с глубокой древности храбрый дух и независимость джуло (одного из древних ассирийских племен) в горах Джоламерика.
Когда я представился ему, он был окружен несколькими князьями своего племени, которые явились с разных сторон чтобы сообщить о состоянии своих людей. Он принял меня с большой любезностью и посадил рядом с собой.
Первым словом патриарха стало приветствие моего посещения и вопрос о моем здоровье, о том, хорошим или плохим было путешествие.
Через несколько минут принесли небольшую чашечку горького кофе и затем длинную трубку. Увидев, что все курят, я также начал курить.
Я замечал искреннее и самое простое обхождение между князьями и Мар-Шимуном. Их отношения были совершенно семейными. Между ними нельзя было заметить честолюбия старшего и фальшивого почтения низшего по рангу.
Мар-Шимун говорил быстро, с пылом и внушающе, что было свойственного его молодому возрасту и горскому характеру.
Фальшивая показная скромность церковника и испуганный богобоязненный фанатизм совершенно не были заметны на его лице. Весь его вид демонстрировал величие и честность.
Он не выделялся из своего народа даже в характере одежды. Такой же шерстяной тюрбан был обмотан вокруг его головы, такой же широкий пояс обвязан вокруг спины, такие же шаровары- одним словом, он был одет как самый простой джуло.
Он спросил, из какого я народа. Я объявил, что являюсь армянином.
-Мой покойный отец очень любил этот народ,-сказал он. – Я также люблю армян. Они умные и способные люди. Но жаль, что всю свою ловкость они используют, чтобы накопить серебро.
– Что же они должны были делать?- спросил я.
– Серебро не сможет защитить человека, когда враг нападает на него с обнаженным мечом. Он отнимает серебро, затем обращает его в рабство. На меч необходимо отвечать мечом. Это естественный закон. Но армянин до такой степени унизил себя, что любой курд, желая оскорбить робкого человека, говорит: “Ты -фла”, что означает- ты армянин.
-Такой характер армян, – ответил я, – является следствием их многовековой истории. Армяне, будучи подчинены, истощены, вырезаемы под тиранией варварских народов, потеряли свою храбрость.
– Наоборот, тирания варваров, – сказал Мар-Шимун, – являются главным уроком каждому народу, чтобы всегда живо хранить дух доблести. Каждый народ теряет свою доблесть, ленится, смягчается только во время мира.
– Армяне никогда не жили в мире: тогда почему они потеряли свою доблесть? – спрашиваю я.
Благодаря своим священникам, – ответил он. – Они уничтожили свой народ- всегда проповедуя ему покорность, терпение, отшельничество и т.д.
Я ничего не ответил. В словах Мар-Шимуна была видна доля глубокой истины.
– Моисей и Давид были пророками, проповедниками слова Божия,- добавил он, – и в то же время они же были воюющими мужами. И благодаря им Израиль получил дух доблести и завладел землей обетованной .
– Но как же Христос? – прервал я его речь. \
– Христос не полюбил меча, по этой причине его замучили на кресте,- ответил он слегка презрительным тоном.
Наш разговор продлился довольно долго. Я заметил, что пришло время обеда и пожелал отойти в свое пристанище.
Мар-Шимун не дал мне уйти, попросил остаться, отобедать у него. Вскоре принесли воду для умывания рук, и обеденный стол накрыли в той же комнате, где сидели мы. Эта комната была одновременно судом патриарха, его совещательной комнатой, его гостиной и столовой.
Обед начался с молитвы, который произнес сам Мар-Шимун.
Блюда принесли все сразу, на деревянных подносах и в медной посуде. Они были приготовлены с молоком, маслом, рисом, просом, яйцами и различными овощами. Ничего мясного нельзя было заметить на столе, потому что Мар-Шимун в свой жизни не должен есть мяса, и его народ также не имеет привычки забивать скот для пищи.
Они едят либо мясо, добытое на охоте, либо же мясо овец, которых либо покусал волк, либо же они слишком постарели.
Алкогольных напитков также не показалось на столе. Только в больших сосудах был поставлен тан, который частенько прихлебывали едоки.
Мне очень понравился этот простой патриархальный стол. И никогда в жизни я не ел с таким аппетитом.
Обед закончился с молитвой благодарности, который также прочитал Мар-Шимун.
Вновь принесли горький кофе и трубки. Мы начали курить. Наша беседа после обеда также велась вокруг национального вопроса. Мар-Шимун объявил свое глубокое неприятие тому, что ассирийцы, находящиеся в других странах за пределами Джоламерика, переходят в другие конфессии.
– Мой покойный отец, – сказал он, – был сильно против распространения чуждого католицизма и протестантизма в нашем народе. Он всегда стремился, чтобы ассирийцы твердо хранили религиозные устои своих предков (несторианство). А если пожелали бы они поменять свою веру, он всегда наставлял их примыкать к армянам.
– Какую цель преследовал при этом ваш покойный отец? – спросил я.
– Цель была совершенно простой,- ответил Мар-Шимун. – Армяне всегда имели с нами древние исторические связи. Мы сильно близки друг к другу как границами наших стран, так и нашими общими интересами.
Объединившись с армянами мы составим силу и мощь, которая могли бы противостоять тирании курдов и турок. А франги и инглиси обитают вдали от нас: ассириец, объединившись с ними в вере, не сможет получить чего-либо.
– Тогда почему не осуществил ваш покойный отец подобное намерение?- спросил я.
Он долго переписывался по этой теме с духовным предводителем армян в Тавризе (
), но армянский предводитель предал его намерения.
Последние слова Мар-Шимун произнес с таким пылом, что я тут же заметил в его сердце глубокую обиду. Я не захотел потрошить старые его раны, сказал.
– То, что не удалось осуществить вашему отцу, возможно удастся вам, попытайтесь и вы во второй раз.
– Уже поздно, ответил он, глубоко вздохнув. – Наш народ уже стал жертвой католиков и протестантов в Персии.
И обитающее в сторонах Мосула и Багдада наше племя Килтани также потеряно для нас, они попали в западню папства.
– Почему же вы отчаиваетесь?- повторил я.
– Я никогда не отчаиваюсь. Свою надежду я связываю со своим племенем джуло. Они храбрее львов пустыни. Я вместе с ними уповаю на наши горы Джоламерика, они вернее, нежели армяне или какой либо другой народ, ответил Мар-Шимун величаво.
После нескольких минут разговора я удалился- предаваясь грустным размышлениям…
Письмо 13
Престол Мар-Шимуна является наследственным: епископы избираются всегда из одного дома. Все они называются Мар-Шимунами и начиная со дней первого святого Симона сохраняют это имя.
Выбор патриарха осуществляется еще в утробе матери. Женщина, избранная для его рождения, не ест мяса, пока ее плод не появится на свет. После появления на свет уроженца, если конечно, он оказывается мужского пола, он считается наследником святого престола.
После смерти патриарха наследник занимает его место, каким бы ни был он молодым по возрасту. Потому, нынешний Мар-Шимун воссел на престол, как я слышал, в возрасте 18 лет.
Мар Шимун имеет полную власть над своим народом. Он назначает их управляющих князей. Он решает возникающие между ними важные споры. Он получает из каждого дыма частные подношения.
После последней кровавой войны с Бедерхан-беком, во времена отца нынешнего патриарха, хотя Джоламерик полностью не был покорен, но он был вынужден каждый год платить определенную дань правительству Турции. Эту дань Мар-Шимун собирает сам со своего народа и отправляет ванскому паше, не разрешая совершенно османским чиновникам вступать в свою страну.
Джоламерик, будучи сильно гористой, весьма непригоден для земледелия. Но он имеет все удобства для скотоводства. И последнее обеспечивает нужды жителей. Одежда джуло с ног до головы, даже его обувь, состоят из шали, волос и шерсти.
Постельные принадлежности, одеяла и др., также изготовляют из этого сырья. Все это выделывается руками женщин. Хотя они изготовляются весьма грубо, имеют только ту прочность, что можно долго пользоваться ими.
Мужчины в работе более ленивы. Они любят облокотиться друг подле друга, курить и многословить. Их женщины говорят: “мы созданы чтобы работать, а мужчина должен сохранять свою силу для борьбы с врагом”.
Хотя джуло каждый год своей лопатой вспахивает небольшую территорию – свободную от скал землю рядом с какой-либо горой, сеет там семена, и оставив на волю Божью, возвращается домой.
Если погода бывает дождливой, его посев удается. Женщины руками выкорчевывают небольшое поле, связывают в снопы и привозят урожай домой. Дома они вручную молотят свой бедный урожай и очищают пшеницу.
Полученный подобными невыносимыми мучениями урожай, конечно же, совершенно не обеспечивает их едой, поэтому пшеницу большей частью они получают извне, меняя ее на плоды своей земли, такие как шерсть, кожа, гармианский кишмиш, инжир, мед и чернильный орешек.
Картины жизни джуло, их быт очень похожи на курдский. Только насколько курды разбойники и захватчики, настолько первые честны и наивны. По характеру джуло крайне дерзок, горяч и вспыльчив.
Он, когда вынужден обнажить свой кинжал, пока не ударит противника, не вложит его в ножны. По этой причине убийство здесь -обычное явление.
Очертания лиц джуло в совершенной точности сохранили свой приятный тип.
Их стройные, высокие женщины всегда напоминают мне Семирамиду, с той лишь разницей, что ниневийская царица была порочной, они же столь целомудренны и невинны.
Во всем Джоламерике я не увидел ни одной школы, только встретил несколько раввинов, которые в своих домах воспитывали дьячков и попов. Джуло, хоть и не имеет никакого понятия об учении Нестория, все равно называет себя несторианином. Их церковные обряды очень просты. Литургия осуществляется на древнесирийском языке, непонятном для народа. Мелодии песнопений очень похожи на наши.
Внутренность часовни не украшена изображениями, своим видом сильно похожа на протестантские часовни. А строение церквей напоминают старые здания наших соборов.
Целую неделю я путешествовал в Джоламерике.
Перед своим уходом я в последний раз направился к Мар-Шимуну на свидание, больше с той целью, чтобы увидеть книги на армянском языке и сирийскими буквами, о которых я слышал прежде.
Он с сильным сожалением сказал мне:
-Да, у нас были подобные книги, но Бадирхан-бек когда разорил наш дом, то все книги предал огню.
-Ничего не осталось? -спросил я
– Нет, только после несколько томов разных книг собрали в нашем доме, если вы хотите увидеть их, я покажу их все вам.
Он повез меня в свою библиотеку. Ни одной печатной книги я там там не увидел, все книги были пергаментными рукописями, сохранившимися с давних времен.
Большая часть из них были томами Священного Писания, толкования, псалтири и церковные истории. Были и ассирийские исторические книги, и несколько старых переводов из греческих мыслителей. Поэтических книг я не увидел, кроме церковных шараканов и духовных песнопений.
Я не могу дать тебе полноценных сведений о библиотеке Мар-Шимуна, поскольку я не знаком в такой степени с сирийским языком, скажу только, что нам, армянам, весьма необходимо учить этот язык, если желаем пролить полный свет на нашу национальную и церковную историю.
Когда я прощался с Мар-Шимуном, он сказал свое последнее слово:
– Иди, молодой армянин, предаю тебе воле Господа, иди! Когда увидишь вашего патриарха, скажи, что положение у нас обоих одинаковое, пусть и наши стремления будут едиными, протянем руку друг другу и освободим наши народы от ярма неверных.
Эти слова хоть и оказали тяжелое воздействие на меня, но я ничего не ответил, зная о мертвой беспечности наших священнослужителей.
Я поцеловал его руку и удалился с благодарностью. На память он дал мне рукописное Евангелие, возраст которого достигает 1200 лет.
Заканчивая свое письмо, я не могу не сказать тебе несколько слов о моем гостеприимном Шмуэле, в чьем доме я остановился. Он был очень честным человеком. Ночами он рассказывал мне забавные сказки из жизни его народа.
Его жена была удивительно доброй, она мыла мою голову и каждое утро давала на завтрак мед с маслом.
Во время нашего расставания они с большой неохотой приняли несколько монет, который предложил им в качестве платы за их гостеприимство. “Вы оскверняете наши хлеб с солью, господин”- сказал щедрый Шмуэль”. Автор: Սամվել Մելիքսեթյան
