Месть за убийство отца и братьев – Дело турецкого армянина Гульгуляна

22 сентября в городе Симферополь судом присяжных было рассмотрено наделавшее много шума дело турецкого армянина Киркора Манук-Абаджи Гульгуляна, служащее отголоском турецких зверств в Армении 1895 года.

Гульгулян, случайно встретив в Симферополе турка Хасана, зарезавшего на его глазах в Байбурте его престарелого отца и двух братьев, нанес убийце рану кинжалом, от которой тот пал намертво.

Приводим подробности этого сенсационного дела со слов «Крымского вестника».

Председатель, член суда А. А Смирнов, обвиняет товарищ прокурора Белявский, защищает известный адвокат Карабчевский. В зале заседания масса публики. Заседание начинается в пол одиннадцатого утра. Скамью подсудимых занимает Киркор Гульгулян. На вид ему около 27 лет, брюнет с характерными особенностями восточного лица.

Председатель при помощи переводчика предлагает подсудимому ряд вопросов. Подсудимый отвечает, что происходит из Турецкой Армении, холост, восемь месяцев проживает в России.

Читается обвинительный акт. В конце марта 1898 г. турецко-подданный, житель города Байбурта, Эрзерумского округа Оттоманской империи, по национальности турок, Хасан, сын Батаса-Мимий Оглу по своим делам приехал в Симферополь и остановился на севастопольской улице, в кофейне армянина Карабета Манушарянца.

Двадцать седьмого апреля вечером Хасан находился в ближайшей от своей квартиры харчевне, принадлежащей Амету-Али-Оглу, и оттуда после ужина часов в 11 вместе со знакомым пошел пить кофе в кофейню своего хозяина.

Но по дороге из-за забора, отгораживающего производящуюся при доме Топалова с улицы постройку, неожиданно выскочил какой-то человек, бросился на Хасана, ни слова не сказав, нанес ему удар кинжалом в левый бок и обратился в бегство.

Киркор был немедленно настигнут и задержан, с окровавленным кинжалом в руках, городовым Кремневым при помощи некоторых лиц, бывших с Хасаном; последний, обливаясь кровью, упал и тут же на улице скончался. При судебно-медицинском вскрытии у него оказалась глубокая рана, проникающая в левое легкое, сердце и дыхательное горло.

Задержанный Киркор сознался в убийстве Хасана и объяснил, что в Симферополе живет около трех месяцев, занимается сапожным мастерством, а в Россию вообще он бежал из Турции еще в 1895 г., после армянских беспорядков, во время которых он потерял отца и двух братьев, убитых в городе Байбурте на его глазах Хасаном. 

С появлением Хасана в Симферополе Киркором овладело таившееся в нём чувство мести за смерть родных и привело его к решимости убить Хасана, для чего он приобрёл кинжал и стал следить за ним, выжидая удобного момента, чтобы исполнить свое намерение. 

Двадцать восьмого апреля он, вооруженный кинжалом укрылся за забором около квартиры Хасана, выжидая его возвращения из ближайшей харчевни. Едва Хасан приблизился к нему, как он из-за заборов бросился на него и нанёс ему кинжалом удар в левый бок. По словам Киркора, покончить с Хасаном на родине среди турецкого населения у него бы не получилось. 

Подсудимый признает себя виновным. 

По ходатайству защитника, ввиду не знания подсудимым русского языка читается его показания данные на предварительном следствии.

-Я жил в своем родном городе Байбурте, – говорит Киркор, – среди своей семьи состоявшей из отца, матери, двух братьев и четырёх сестёр. Жили мы все вместе, мирно и в довольстве, работали; отец был столяр, я и брат Саркис – сапожники и Хачатур золотых дел мастер.

Но начались преследования армян, и три с половиной года тому назад пришла весть, что в Трапезунде и в других городах Турки бьют нас, армян, а затем внезапно началось избиение армян в Байбурте. Избиение длилось целые сутки, и сотни армян, беззащитных и объятых ужасом, пали под ножами своих убийц.

Турки ломая запоры врывались в дома, хватали и резали всех мужчин, не щадя и мальчиков. Так и в наш дом ворвалась толпа турок с Хасаном во главе, и он собственноручно, на моих глазах, зарезал старика отца моего и двух братьев.

Я спрятался под диван, но видел все происходившее и воспоминание об этом приводит меня в содрогание. Избиение армян велось отдельными толпами, руководимыми каждая наиболее видными турками в городе, каким был и Хасан. Армяне бежали из Байбурта, а я бежал в Батуми, где прожил два года.

Затем потянуло меня в Байбурт, посмотреть, что стало с матерью и сёстрами. Там я застал наше хозяйство в разорении: мать с сёстрами едва перебивались. Армян почти не стало, работать было трудно, и мне нужно было подумать, как устроиться сперва самому, и, если Бог поможет, подумать о матери и сестрах.

Нас, армян, много бежало в Крым. Решил и я поехать в Крым и попал в Ялту, где живут мои троюродные братья. Документа на жительство у меня не было; я достал таковой у возвращавшегося в Турцию армянина.

В Ялте мне не удалось устроиться, и я поехал в Симферополь. В Симферополе я зашёл в кофейню Минасова, поселился у него и стал работать сапожником. Ища работу, я заходил в кофейни и вдруг увидел в одной кофейне Хасана, убившего моего отца и братьев.

Меня взволновала эта встреча. Я вспомнил убитых и их последние минуты, но сдержался и сказал Хасану: “Здравствуй”! Хасан спросил у меня, кто я и откуда. Я ответил: из Байбурта, Гульгулян! Он сказал: ” Я помню эту фамилию”. Тогда мысль отомстить ему за родных засела у меня в голове, и я на другой день купил кинжал. Далее Киркор рассказывает, как он выждал Хасана и убил его Кинжалом. 

Показание Киркора производит на публику чрезвычайно сильное впечатление.

Допрашивается свидетель пристав Луценко.

Свидетель говорит, что в его участок был доставлен Киркор после совершения убийства. Киркор был чрезвычайно взволнован. Он впал в обморочное состояние, и его пришлось обливать холодной водой. Когда он пришел в себя, он сказал, что совершил убийство из-за мести.

Киркор называет имена свидетелей, которые могли подтвердить, что Хасан перерезал его семью, и рассказывал, как происходила резня.

Защитник:

Зачем приезжал в Симферополь Хасан?

– За долгами. Он ссужал здесь деньгами турецких армян и приезжал получать деньги обратно. 

Допрашиваются свидетель Артинов.

Прокурор:

-Вы Киркора знали?

Свидетель:

– Нет

Защитник:

-Зачем Хасан приезжал в Симферополь?

Свидетель:

– Я слышал, что он собирал здесь свои долги, и если армяне не платили, Хасан говорил, что поедет в Турцию и там задаст им. Он ездил в Харьков и Одессу.

На вопрос защитника, обращенный к свидетелю-турку Амету-Али-оглу, не говорил ли он при допросе в участке, что Хасан был в Турции влиятельный человек, Имевший под своей командой 300 вооруженных турок, он отвечает: Хасан был знаменитой фамилии. Бедным помогал, кормил их. 

Допрашивается свидетель Манушарянц. Свидетель – армянин, бежавший из Байбурта после погрома.

Защитник:

-Сколько лет вы жили в Байбурте?

Свидетель Манушарянц:

-Четыре года.

Защитник:

-Вы знали Хасана из Байбурта?

Свидетель:

-Знал.

Защитник:

 -Чем занимался Хасан?

Свидетель:

-Он не имел определенного занятия, он был очень богатым человеком.

Защитник:                 

 -Как вы спаслись от резни?

Свидетель:

-Я бежал в дом одного бедняка. Затем нас, оставшихся в живых армян, заключили в тюрьму.

Защитник:

 -За что же?

Свидетель:

-За то, что мы остались в живых.

Защитник:

-Событие, о котором говорит свидетель, историческое. Путем допроса свидетеля, нельзя воссоздать все в ярких красках. Я прошу разрешить мне представить суду сборник «Братская помощь армянам» и книгу «Положение армян в Турции» и прошу обратить внимание на некоторые статьи, где подробно воспроизведены турецкие зверства.

Суд отклоняет это ходатайство.

Затем допрашивается ряд свидетелей, бежавших из Байбурта после избиений армян. В семьях каждого из них турки перерезали по нескольку человек. Они рассказывают ужасные сцены, которые, впрочем, прекрасно знакомы читающей публике.

Свидетель, содержатель кофейни в Симферополе, говорит, что Хасан не платил ему, и он не решался требовать у Хасана денег, так как боялся его.

Старшина присяжных спрашивает, известно ли свидетелю, что Хасан в Байбурте оказывал помощь бедным.

Свидетель:

-Никакой помощи не оказывал. Когда он заходил в дом, все дрожали.

Защитник:

-Сколько процентов взимал Хасан? Может быть, таким путем мы выясним его благодеяния.

Свидетель:

-Давал восемь рублей на месяц и брал за это три рубля.

Свидетель Минашев, бежавший также из Турции, на вопрос защитника, чем занимался Хасан на родине, ответил, что он занимался разбоями и грабежами.

Допрашивается свидетель Макулян, который также бежал из Байбурта.

Защитник:

-Кто был начальником разбойнических шаек в Байбурте?

Свидетель:

-Само правительство!

После допроса свидетелей судом, оглашены были найденные у Хасана долговые расписки и список должников Хасана, выехавших из Турции и проживающих в России.

После перерыва приступили к прениям.

Товарищ прокурора Билявский:

-В 1895 года у Турции произошла историческая драма – варварское избиение армян. Один момент из этой драмы, по воле рока, разыгрался в Симферополе. В Симферополе был убит турок Хасан армянином Киркором за то, что тот зарезал в Байбурте его отца и двух братьев.

Киркору, конечно, ничего не оставалось, как бежать в Россию, спасаясь от преследования турок. Заявить в Симферополь властям, что в Турции Хасан вырезал его семью, было бы совершенно бесполезно, так как преступление было совершенно не на  территории России.

Далее прокурор говорит о том, как в Киркоре, после встречи с Хасаном, закипело чувство мести, и он решил убить его. Вот этот мотив-убийство из мести – и подлежит установлению на суде.

Свидетельскими показаниями установлено, что рассказ подсудимого о том, как Хасан перерезал его семью, не подлежит ни малейшему сомнению и у Киркора не было никакого законного пути рассчитаться с палачом его семьи.

Но до того, что происходило в Турции, нам нет дела – говорит прокурор. У нас в стране убийства допускаются только тогда,  когда человеку угрожает непосредственная опасность, и он должен обороняться. Киркор же не был в таком положении и за свой поступок он должен ответить, и я, как представитель государственного обвинения, поддерживаю обвинения.

Защитник Н.П. Карабчевский:

-Если бы мы захотели ограничить судебное следствие в настоящем деле исключительно тем необходимым материалом, который заключается в рассказе подсудимого и двух-трех свидетелей байбуртской резни, мы очутились бы в странном положении.

Нам показалось бы, что нас посетил только тяжелый кошмар, что мы пережили нехороший сон или что нас, как детей, пугали страшной сказкой. Где-то, не так далеко от нас, на территории блистательной Порты, всего три с половиной года назад, а не в кровавой глубине прошедших веков, среди мирных жителей городских кварталов, населенных армянами, невозбранно и безнаказанно носятся шайки вооруженных людей-турок.  

Они грабят и превращают живых людей в трупы. Никто не в состоянии дать себе надлежащий отчет в том, что происходит. В городе есть войско, есть полицейские, но они сначала бездействуют, а затем смешиваются с разбойничьими шайками и «усмиряют» собственными ударами тех из армян, которые пытаются спастись. Целый день идет резня.

Отдельные шайки вооруженных турок, под предводительством наиболее видных по своему служебному или общественному положению лиц города Байбурта и его уезда, перерывают до основания каждый армянский дом, извлекая из него все ценности, набивают ими себе карманы, предоставляя черни грабить остальное.

Скрывающихся армян безжалостно извлекают из их домов, выволакивают за ноги на улицу и тут же убивают на глазах обезумевших от ужаса женщин и детей. Во главе одной из таких неистовствующих банд носится по городу Хасан-Мимий-оглу, убитый в Симферополе 29-го апреля 1898 года, ударом кинжала армянина Киркора Гульгуляна.

Этот Хасан, по словам бежавших во время резни армян, «порезал» много армян, в том числе несколько семейств очень богатых людей, деньгами которых завладел. В числе других мирных армян, он собственноручно зарезал Манука Гульгуляна, старика, отца подсудимого и двух его братьев Саркиса и Хачатура.

Сам Киркор Гульгулян спасается каким-то чудом: он забивается под рундук, прикрытый рядном. До той резни Гульгуляны жили все вместе, в собственном доме, занимались ремеслами и пользовались хорошим достатком.

После резни остались: мать Киркора Гульгуляна, супруга, с четырьмя дочерями – двадцати, восемнадцати, четырнадцати и восьми лет; они стали нищими. Резня длилась целый день, до самых сумерек, причем убивали и женщин, если те пытались защищать мужей армян или сами искали спасения.

Уцелевших от общей резни байбуртских армян власти «за беспорядки» тотчас же забрали в тюрьму, где их держали несколько месяцев. Когда наступил вечер и насытившиеся кровью и грабежом турки отхлынули от армянских кварталов, чтобы рассеяться по домам и кофейням и предаться своему обычному образу жизни, пустынные улички и закоулки Байбурта огласились заглушаемыми до тех пор лишь страхом воплями и вздохами.

То армянские женщины, накинув на головы черные хламиды в знак траура и печали, беззвучно выползали из своих разоренных лачуг на поиски дорогих трупов. Эти трупы валялись тут же, на улицах, уличные псы лизали с камней человеческую кровь, а женщины при мигающем свете зажженной спички узнавали каждая «своих покойников».

Тут-то, по словам бежавшей впоследствии из Байбурта в Россию старухи Назеле Минасовой, женщины обменивались своими печальными вестями. Своей соседке, супруге Гульгулян, Минасова рассказала, что ее, Минасовой, родственных мужчин убила банда Измаила-Аза, и, в свою очередь, от нее услышала, что мужа ее, Гульгулян, Манука и сыновей, Саркиса и Хачатура, зарезала банда Хассана Милий-оглу.

Показание старухи Гульгулян, таким образом, вполне совпадает с тем, что видел и слышал в день резни сам укрывшийся от турок Киркор Гульгулян. Да, в самом деле, не сказка ли все это? Суд отказал мне вправе ссылаться на специальные исторические сочинения по вопросу об армянской резне в Турции в 1894–1896 годах.

Я вынужден подчиниться такому распоряжению суда, хотя, да простится мне, никак не могу взять в толк, каким образом именно этим путем может быть достигнуто «неизвращение судебной перспективы».

Когда у нас вводилось гласное и публичное судопроизводство, мы, конечно, ликовали не от усиления уголовной репрессии, а от ожидания того, что только при таких условиях суд сумеет и сможет ярко осветить истинным правосудным светом не только верхушку печального явления, но и самую почву, на которой оно выросло.

Всякое иное освещение общественного явления (каким всегда является преступление) представляется освещением искусственным, и тогда уже, действительно, может идти речь о перспективах.… Возьмем настоящее дело.

При неискусственном или малом освещении его, оно кажется только происшествием фантастичным и романтичным, даже маловероятным. Кровавое преступление Киркора Гульгуляна, неожиданное, быстрое, дерзкое, совершенное на улице, словно сиянием молнии среди абсолютной тьмы ярко освещает только маленькую, невзрачную, одинокую фигурку какого-то неведомого нам человека.

Но разве при том же мимолетном освещении мы не разглядели ничего больше? Разве мы не увидели, что эта человеческая фигурка стоит над пропастью, вырытою веками, – пропастью почти бездонною.

Неужели это не должно привлечь нашего внимания? Неужели мы можем пройти мимо явления исторического характера, не пояснив себе даже его значения, не попытавшись даже понять его, как отдельное звено в общей цепи человеческих страданий, именуемой дипломатично и кратко историей «положение армян в Турции».

Мы вместе с христианином, армянином и турецким подданным Киркором Гульгуляном, обвиняемым в преднамеренном из мести убийстве мусульманина, турка из Малой Азии, Хасана-Мимий-Оглу, стоим на самом краю исторической пропасти и не можем не заглянуть в нее.

Председательствующий:

– Прошу вас не касаться событий, не бывших предметом судебного следствия.

Присяжный поверенный Карабчевский (продолжая):

– Я буду касаться лишь исторических событий, обязательно известных гимназисту седьмого класса. Получив университетское образование, я вправе считать эти исторические факты общеизвестными и не нуждающимися в судебной проверке.

Председательствующий:

 – В числе присяжных есть лица, не получившие высшего образования.

Карабчевский:

 – Господа присяжные заседатели, вам, без сомнения, известно, что в состав Оттоманской империи, со времени вторжения турок в Европу, вошли многие народности, исповедующие христианскую религию, ставшие по отношению к завоевателям-победителям побежденными. Таковы: греки, сербы, болгары, босняки и армяне, ибо Малая Азия с Арменией во власти турок уже шесть веков.

Исторические карты Европы испещрены, как иероглифами, передвигавшимися чертами завоеваний. Нет почти ни одного европейского государства, которое не сложилось бы путем завоеваний. Но, благодаря исторической культуре, происходила нормальная ассимиляция завоеванных провинций.

И побежденные и победители (с осадком или без осадка политической горечи на сердцах) становились, в конце концов, гражданами одного государства, приобщались к общим повинностям, к общей государственной службе и в частной жизни, без различия племенного и религиозного, искали и находили благоденствие под сенью общих законов. Таков нормальный ход истории.

Но Турция – иное дело. Статус-кво» азиатской культуры, фанатизм ислама, деспотический образ правления, во главе которого стоит султан-калиф, т.е. глава мусульманской церкви,  причем на знамени пророка ревнивые хранители заветов Магомета до сих пор не прочь читать «смерть гяурам», создали то, нечто особенное, маловероятное с точки зрения европейской культуры, с чем целая Европа, ради политических соображений, терпеливо считается, однако, уже многие века.

Турецкие подданные христиане в общий строй государственной жизни, управления и суда не входили и, по искреннему убеждению истинного мусульманина, никогда войти не могут. Это райя – стадо, как всякое стадо, бесправное; с каждой головы берется налог – харадж, пока голове позволено быть на плечах. Суд по шариату не признает свидетелей христиан.

Процесс, выигранный христианином, никогда не считается решенным окончательно. Всегда найдется инстанция, которая может его отменить. Раз взысканная подать не считается взысканной, всегда найдется какой-нибудь охотник, который взыщет ее и во второй, и в третий раз.

Ни духовная, ни имущественная личность христианина не ограждена законом. Одним словом, это вечно длящееся положение побежденных и победителей, а вы знаете, что побежденным – горе! Из числа подвластных Турции христианских народов дольше и безнадежнее всех ей подвластен армянский народ.

У подножия своего ветхозаветного Арарата, в некогда цветущей Армении он стоически претерпевал и претерпевает все унижения рабства.

Привязанный к своей родине упрямым инстинктом земледельца, крепкий чистотой семейных уз и духовных начал, привитых ему христианством, каковое, как народ, он первый же и воспринял, армянский народ, подвластный туркам, в мирных добродетелях черпал неистощимый запас терпения.

Лорд Байрон (вдохновенный борец за греческую независимость) так отзывается о нем: «Трудно, быть может, было бы найти другую нацию, в летописях которой было бы так мало преступлений, как в летописях этого народа, которого добродетели суть все добродетели мирного времени, а пороки лишь последствия того гнета, который он выносит».

О той же армянской нации историк Гиббон писал сто лет тому назад: «Этой нации не давали даже пользоваться спокойствием рабского состояния, с первых же шагов своей истории до настоящего момента, Армения была театром вечных войн.

Жестокая политика обезлюдила земли, находящиеся между Тавром и Эриванью. Ко всем несчастьям, знакомым всем христианским народам, подвластным Турции, по отношению к армянам надо присоединить еще: тиранию беев, грабительства черкесов и кочевых курдов, т. е., другими словами, надо присоединить довольно обычные явления рафинированного зверства на почве мрачного фанатизма в виде насильственного обращения сельского населения в ислам, похищения девушек и мальчиков для продажи их в гаремы и изнасилования молодых женщин на глазах их мужей и отцов».

Председательствующий:

– Господин защитник, прошу вас не касаться… Это не было предметом следствия и не имеет отношения к делу.

Карабчевский:

– Достаточно взглянуть на карту Малой Азии, чтобы убедиться, что названные мною племена, живущие разбоем, находятся в соседстве с Арменией…

Нравы их также описываются в учебниках географии.

Председательствующий:

– Прошу вас, продолжайте в пределах, указанных мною.

Карабчевский:

– Итак, я старался доказать, что армяне не склонны к насилию вообще, я перечислял их мирные добродетели. Эти добродетели оказались политическими пороками. Наряду с армянами влачили некогда столь же жалкое рабское существование греки, сербы, румыны, болгары, словом, все христианские народности, подвластные Турции.

И что же мы видим? Теперь все (т. е. почти все) мало-помалу освободились, встали на ноги. Всеобщее греческое восстание 1820–1827 годов было первым освободительным пламенем, подогревшим Европу.

Дикие репрессии турок, выразившиеся в таких фактах, как поголовные избиения всего населения острова Хиоса или повешение в день св. Пасхи в Константинополе в облачении против церкви патриарха с тремя архиепископами, вызвали вопль всеобщего негодования.

Известно, что рыцарски воинственному вмешательству императора Николая I, закончившемуся нашими победами в Турции и адрианопольским миром (1829г.), обязано новое Греческое королевство своим бытием. В двадцатых годах настоящего столетия политиканской хитрости мясника Милоша обязана Сербия своему возникновению с наследственной княжеской династией.

Но все это были пока только единичные попытки силой или хитростью сбросить с себя ненавистное иго рабства. Армяне оставались стоически терпеливыми. Самое большее, в чем проявлялся их протест, это в периодических переселениях в пределы России.

Петр Великий, покорив побережья Каспийского моря, спешит заселить этот край христианским элементом, армянами-колонистами, и воспользоваться ими как надежной точкой опоры в борьбе с мусульманством.

Особенное значение для порабощенной «райи» и вообще для судеб турецких армян имели победоносные войны Екатерины II. Кучук-кайнарджийский трактат 1774 года впервые ставил официально христиан Востока под покровительство России.

Постройкой на Днепре города Григориополя, исключительно для эмигрировавших турецких армян, императрица надеялась достичь того, что «находящиеся за границей армяне, видя благоденствие переселенцев, к ним присоединятся».

И действительно, армяне массами стали переселяться в Крым, «превращая пустыни в грады». Павел I «во внимание к отличному трудолюбию, тщательному домостроительству и примерному поведению» переселившихся в Россию турецких армян и для привлечения новых переселенцев жалует им грамотой 28 октября 1799 года.

По окончанию войны 1812 года Александр I грамотой на имя всего армянского народа, данной в Теплице 16 сентября 1813 года, выражает благодарность за то, что посреди смутных обстоятельств они «пребыли тверды и непоколебимы в своем усердии к Нам и Престолу Нашему, жертвуя имуществом своим и всеми средствами и самой жизнью на пользу службы Нашей и для общего блага».

Император считает себя обязанным засвидетельствовать им перед целым светом справедливую признательность и благоволение. С особенной силой сказалась привязанность армян к России во время войны ее с Персией в 1826 году. Они массами стали переселяться в Россию.

Персидское правительство пугало их крепостным правом в России и рекрутчиной, но армяне отвечали: «Лучше будем, есть сено в христианской земле, нежели хлеб в Персии». В Турецкую войну 1828 года Порта переселила всех армян из пограничных местностей в отдаленные области, но не могла преградить путь для выражения симпатий России.

По заключении Адрианопольского мира турецкие армяне массами стали выселяться в Россию (около 90 тыс. чел). Порта встревожилась, так как уходил самый трудолюбивый ремесленный народ. Из Константинополя послали в Эрзерум епископа Варфоломея, чтобы удержать армян от переселения; но ему отвечали: «Если бы сам Христос сошел с неба, чтобы уговорить нас остаться в Турции, и Его бы не послушались».

Предпоследняя война наша с Турцией, которою император Николай I надеялся «похоронить мертвого», т. е. покончить с Турцией как с европейской державой раз и навсегда, исполнила турецких армян самыми радужными надеждами. Армяне выказали преданность и содействие России. Увы! 

Этим надеждам не суждено было сбыться. Война с «союзниками», закончившаяся одиннадцатимесячной геройской обороной и падением Севастополя, как известно, спасла «больного человека», т. е. Турцию, и дала отсрочку подвластным Турции христианам для новых страданий. По окончании нашей Крымской кампании турецкие армяне подверглись страшным репрессиям за свои симпатии к России.

Так дело оставалось до нашей последней Турецкой войны с ее кровавыми Дунаем, Плевной и Шипкой и победоносным Сан-Стефанским трактатом, ограниченным впоследствии Берлинским трактатом. Известно, что этой последней нашей войне 1878 года, последним усилиям окончательно освободить христиан на Востоке предшествовала сербская война и болгарская резня.

Но, по крайней мере, для этих и других христианских народностей пролитая русскими кровь оказалась пролитой недаром; Сан-Стефанским трактатом установлена автономия Румынии, Сербии и Черногории, возникло и новое христианское государство, независимое от прежнего своего властелина, – Болгария.

Армяне, как настоящие пасынки истории, и на этот раз оказались в хвосте исторических удач и благополучий. Но все же Сан-Стефанский договор имел для армянского народа огромное нравственное и политическое значение. На страницах международных трактатов о его судьбе заговорили впервые.

Часть турецких армян Малой Азии перешла к России, а относительно другой части, оставшейся за Турцией, впервые, по инициативе России было выговорено право на специальные реформы, ограждающие личную и имущественную безопасность армян.

По ст. 16 Сан-Стефанского договора Турция торжественно обязывалась перед Россией: «Произвести без дальнейшего отлагательства улучшения и реформы, вызываемые местными потребностями областей, населенных армянами, и обезопасить их от курдов и черкесов».

Берлинский конгресс вырвал у России исключительное право на такое обязательство, добытое русской кровью, и воспроизвел §16 Сан-Стефанского договора в §16 Берлинского трактата, предоставив не исключительно России, а шести великим европейским державам сообща следить за выполнением обязательств Порты и требовать их выполнения.

Чтобы ослабить влияние России на Востоке, Европа себя поставила на ее место и, таким образом, как бы поручилась торжественно за безопасность армян. Независимо от этого, 4 июня 1878 года Англия отдельно заключила трактат с Турцией, которым брала Малую Азию, а стало быть, и судьбу Армении под свой великодушный протекторат.

Итак, на основании всего сказанного мною следует считать, бесспорно, официально и документально установленным, что до Сан-Стефанского договора личная судьба каждого армянина, жителя Малой Азии, не была законно ограждена турецкими законами, не была обезопасена и от разбойных нападений соседних курдов и черкесов.

В Константинополе впоследствии действовала так называемая «армянская конституция»; но это была эфемерная конституция, полная платонических благопожеланий, бесплодных ходатайств, надежд и только.

В провинциях же никаких реформ не предпринималось, несмотря на «зоркий» надзор шести держав. Если, по русской пословице, у семи нянек дитя без глаза, то для несчастной Армении оказалось довольно и шести нянек для того, чтобы продолжать влачить свое прежнее бедственное существование.

Затем, в 1894, 1895 и 1896 годах, как раз в то время, когда, после шестнадцати лет бесплодного ожидания, стали торопить Турцию с реформами для армянских провинций, которые желала облагодетельствовать Европа, совершилось нечто столь дикое и неслыханное, чему не хотели сперва верить и чему с содроганием вынуждены были, наконец, поверить.

Я говорю о массовых избиениях армян в Сасуне (1894), а затем последовательно и во всех округах Малой Азии, наконец, и в самом Константинополе. Избиение в городе Байбурте, родине Киркора Гульгуляна, где от ударов убитого им здесь Хассана Мимий-оглу пали его отец и два брата, совершилось 27 октября 1895 года.

По официальным данным (донесения консулов, английская «Синяя» и французская «Желтая» книги и т. п.), установлено, что в Байбурте все армяне мужского пола были перебиты или заключены в тюрьму. Эти данные вполне совпадают с тем, что мы слышали здесь. Разграблено было четыреста домов, число убитых достигало тысячи.

В окрестностях Байбурта совершенно разграблено и разрушено сто шестьдесят пять деревень. Первая сасунская резня была объяснена мятежом, якобы со стороны самих армян, причем их убито было десять тысяч человек.

Но мало-помалу истина вскрылась. Благодаря данным, разоблаченным представителями держав и частными лицами (в их числе с уважением следует помянуть ирландца Диллона, специального корреспондента Daily Telegraph, супругов Гаррисов, француза Шарметана, немца Лепсиуса и наших русских публицистов Джаншиева, Гольстрема, графа Комаровского и других), получилась картина поистине потрясающая.

По сведениям, собранным представителями великих держав, до начала 1896 года в Малой Азии убито 37.085 чел., разорено и сожжено 39.749 домов, насильственно обращено в магометанство 40.950 человек, пущено по миру 290.300 человек. Повсюду были открыты подписки на пожертвования в пользу армянских  вдов и сирот, разрешен был официально такой сбор и русским правительством в 1896 году.

Но самой ужасной стороной этого исторического события явилось то, что вся эта резня оказалась, по-видимому, не случайным взрывом племенной или религиозной вражды, а прямо-таки организованным, систематическим массовым избиением армян на пространстве всей Малой Азии.

Это был по-своему изготовленный Востоком суррогат так долго и терпеливо ожидаемых Европой реформ для Армении. Вот на какой исторической почве выросло событие, которое вы неожиданно призваны рассудить сегодня.

На почве бедствий всего армянского народа, бедствий, о которых тот, кого Европа привыкла звать «праведным старцем»», – Гладстон, едва ли не первый, недаром во всеуслышание провозгласил: «Это были бедствия, в которых преувеличение невозможно потому, что действительность превзошла самое необузданное воображение!»

Что мне еще сказать вам? Киркор Гульгулян и Хасан Милий-оглу случайно встретились в России, здесь, в Симферополе, после трех лет. Хасан преуспевал. Нажившись на убитых там, у себя в Байбурте, он не перестал наживаться и на их вдовах и сиротах, ссужая им деньги и припасы за огромные проценты.

Об этом свидетельствует список найденных при нем документов, перечень векселей и обязательств армянских женщин, родственники которых бежали в Россию. По отзыву свидетелей, он был всегда злым ростовщиком, а после байбуртовской резни особенно нажился и стал наезжать в Россию по своему законному турецкому паспорту для сбора дани и по документам, и без документов с армян, у которых оставались родственники в Байбурте.

Из страха за участь оставшихся там ему платили исправно. Неслыханная дерзость и откровенность своеобразного разбойно-международного промысла и полное бессилие противопоставить ему что-либо! Киркор Гульгулян, разоренный, бездольный скиталец, встретил его однажды в кофейне Карабета и замер на месте.

Перед ним был Хасан, – тот самый Хасан, который резал его отца и братьев в ту минуту, когда, изнывая от страха, он сам лежал под рундуком, не смея перевести дыхание. Это был не призрак Хасана: это был действительный Хасан, от которого лишь веяло на Киркора замогильным ужасом призрака.

Призрак заговорил. Он даже произнес несколько слов на человеческом языке: «Здравствуй!.. Я помню твою фамилию» Далее он не продолжал. Он – «помнил фамилию Гульгулянов»! Этого было достаточно. Участь Хасана была решена. Мы знаем, что Киркор бросился на Хасана, когда тот шел не один, а в числе еще других пяти человек.

Вместе они составляли одну, довольно компактную группу. Ночь была темная и туманная, уличные фонари едва освещали их путь. Вы знаете, какую страшную рану нанес Гульгулян Хасану. Без колебаний он отличил его от всех других, почти одинаковых с ним по росту и фигуре.

Он не колебался и не ошибся. Хасан упал замертво на месте. По заключению врача-эксперта, длинный кинжал проник прямо в его сердце. Как рассчитал и угадал Гульгулян свой удар в темноте, остается тайной его и Провидения. Словно лезвие кинжала было намагничено и его притянуло к железному, не знавшему никогда сострадания, сердцу Хасана.

Теперь остается еще один вопрос: виновен ли Киркор Гульгулян? Русские законы, в том числе и тяжкая статья уголовного закона, карающего за преднамеренное убийство, рассчитаны вообще на людские отношения, нормируемые законами.

Вы знаете, из какой пучины бесправия и беззакония вынырнул несчастный Гульгулян. Убийца его отца и братьев, которого он увидел теперь перед собой, не подлежал и не мог подлежать никакому законному возмездию. Стало быть, несчастному оставалось бы только «забыть» о том, что его старик-отец и два брата на его же глазах безжалостно зарезаны Хасаном.

Но разве это забыть возможно? Разве подобные вещи забываются? Он не искал встречи с Хасаном. Их свела судьба, их свел тот рок, вера в который так сильна на Востоке. От человека мы вправе требовать лишь человеческого.

Забыть, простить Хасану мог бы разве «сверхчеловек». Не ищите его в несчастном Гульгуляне. Ваш суд также только суд человеческий. Что сверх человека, то уже Божье, и нам остается только посторониться… Посторонимся!»

Подсудимый в своем последнем слове сказал, что он убил Хасана за то, что тот зарезал его отца и двух братьев.Присяжные после пятиминутного совещания вынесли Гульгуляну оправдательный приговор. Приговор был встречен шумными аплодисментами публики, которые были остановлены председательствующим.

Перевод: Григорян Л. hayadat.ru

Leave a Comment

Your email address will not be published. Required fields are marked *

This site uses Akismet to reduce spam. Learn how your comment data is processed.

Scroll to Top