Никогда ни одно освободительное движение не было предано и оставлено в жертву насилию с большей жесткостью, чем армянское. Вместо чаемой помощи Европы, повстанцы встретили самое откро-венное недоброжелательство всех великих держав, за исключением слабосильной Италии, слишком недавно завоевавшей свою собственную свободу, чтобы изменять свободе других.
Все остальные го-сударства, материально заинтересованные в Малой Азии, оказались в армянском вопросе безнадёжно связанными либо соперничеством влияний и борьбою за преобладание на Ближнем Востоке, как Англия и Россия; либо, как Германия, искусною политикою Абдул-Гамида, которую Франсис Прессансе остроумно назвал «политикою давания на чай» (politiqe de pourboire); либо подчинённым положением воле другой державы, как, со времени франко-русского союза, Франция; либо, наконец, совершенно точными и определёнными программами своей территориальной политики, как, например, Австро-Венгрия с её методическим движением к Эгейскому морю и глубоким равнодушием к вопросам Востока, выходящим за пределы этой практической задачи.
Армянское движение не только не встретило сочувствия у правительств Европы, но столкнулось с прямой антипатией их: оно всем мешало, как внезапная бестактность политической искренности и как угроза той великой условной лжи, что известна в политике под безрадостным именем «вооружённого мира». Оно не только осталось одиноким, ему суждено было сделаться гонимым.
Правительства Англии и Германии весьма долгое время считали армянское движение результатом русской агитации, прокладывающей путь к будущим территориальным захватам в Малой Азии, про-стирающей правую руку к Босфору, а левую – на Персидский залив, к выходу в Индийский океан. Это убеждение проникло и в общест-венное мнение – особенно второй из двух названных стран.
Одна из важнейших причин малой популярности армянского вопроса в Германии есть именно питаемая от двора константинопольского, а отчасти и имперского германского клевета, будто вся армянская неурядица – не что иное, как ловкая интрига русской завоевательной политики, и армяне с их неустанным национальным движением не более, как русские агенты, осуществляющие сознательно и бессознательно грандиозный план международной провокации к европейской войне.
Несмотря на то, что Россия дала бессчётно много наглядных и, надо говорить откровенно, весьма прискорбных доказательств своего глубочайшего равнодушия (чтобы не сказать более!) к судьбам армян-ского народа, сплетня держится крепко – даже до сих пор.
У армян в Германии есть очень преданные и убеждённые друзья, как, например, профессор фон Бар (делегат Гаагской конференции), директор Берлинской обсерватории В.Форстер, известный социал-ревизио-нист Бернштейн и др. Армянофилом был и покойный историк Теодор Моммзен.
Но и предубеждение вышеизложенной сплетни разделяется многими недюжинными умами даже в передовых общественных группах. Главный контингент германского армянофильства поставляют протестантские миссии на Ближнем Востоке и соприкасающиеся с ними филантропические общества и учреждения с известным dr. Лепсиусом и Рорбахом во главе.
Но, строго ограниченные кругом религиозной пропаганды и благотворительной деятельности, немецкие миссии, из всех наиболее покровительствуемые любезностью султана Абдул-Гамида, тщательно оберегают себя от соприкосновения с какою бы то ни было политикою. Страх компрометировать своё «царство не от мира сего» пред царством всецело и даже чересчур от мира сего лишает их симпатии практиче-ской силы и прикладного значения в широком, национальном масштабе.
Это помощь – весьма многим, может быть, – нуждающимся в ней армянам, но не армянскому народу. То же самое приходится ска-зать о миссиях Дании, Голландии, Бельгии, Соединённых Штатов, да, пожалуй, и Франции.
Все они слишком дорожат свободою религиозно-культурной благотворительной пропаганды, чтобы рисковать политическими протестами, которыми, иначе, в этой адской стране гонений, в этом Дантовом аде на поверхности земли, им пришлось бы наполнить всю свою деятельность. Затем, что касается Германии, не следует забывать некоторой пассивности в её общественном мнении по вопросам внешней политики.
Германская империя ещё так молода, ещё так полна борения внутренних сил, укрепляющих демократические устои общеимперской и союзных конституций, что её политическим людям – не до чужих нужд: свой дом полон хлопот, требующих спешной и непре-рывной работы; немцы ещё свои крыши не кончили строить.
Поэтому, насколько сильно влияние германского общественного мнения на внутренние вопросы, настолько же слабо оно в вопросах внешних, почти что монополизированных императором Вильгельмом II в своё властное распорядительство.
О Вильгельме же автор меткого определения турецкой «политики давания на чай» Франсис Прессансе справедливо заметил на одном митинге, что «царственный Лоэнгрин, блуждающий рыцарь Лебедя» попался на коммерческую удоч-ку султана Абдул-Гамида – первый из всех европейских государей.
В самом деле, Вильгельм II, как вождь пангерманизма и тевтонского Kulturkampf’a, успел покорить безденежную Турцию германскому капиталу, экономически закабалить Малую Азию и знаком своей победы поставил в Константинополе весьма великолепный, но нельзя сказать, чтобы изящный, фонтан на старом византийском Гипподроме. Однако, в этой победе есть нечто, напоминающее известную побасёнку об охотнике на облаве:
– Медведя поймал!
– Тащи сюда!
– Да не пускает!
Не отрицая серьёзности материальных выгод, приобретённых германским капиталом через экономическое завоевание Малой Азии, нельзя не видеть с ясностью, что Германия сама не заметила, как продала за эту чечевичную похлёбку свою нравственную сво-боду в турецкой политике, а император Вильгельм, порабощая, пора-ботился в необходимость солидарности со своим «другом» Абдул-Гамидом.
Нет никакого сомнения, что Вильгельм II, как государь образованный и христианского воспитания, не может не возмутиться ужасами турецкого режима в Армении и Македонии. Нескромные мемуаристы огласили целый ряд злейших и часто остроумных насмешек и колкостей, сказанных германским императором в интимном кругу по адресу своего приятеля из Стамбула.
Но «царственный Лоэнгрин» убил в Турции слишком много миллионов и своих собственных, и государственных, и частных германских. Он очутился в положении чересчур слепого кредитора, который, поместив капитал не в очень-то надёжные руки, платит за свой риск постоянным трепетом за каждую заминку в делах, за каждую семейную неприятность, за каждую лихорадку своего неоплатного должника: вдруг обанкротится? Вдруг умрёт?
Вильгельм II – побеждённый победитель. Абдул-Гамид, со свойственным ему лукавым гением, предоставил императору всю внешность победы, а себе взял всю суть, как в сказке «тебе вершки, а мне корешки»! Он приобрёл в императоре Вильгельме верного сторожа, лично заинтересованного в сохранении действующего турецкого режима, так как всякая революция, динас-тическая перемена или перевес влияния какой-либо соперничающей державы разорят германский капитал.
И вот – мы видим, что Виль-гельм в вопросах о христианских народностях Востока бессильно двоится на белое и серенькое, либо даже чёрненькое дело. В 1902 году армяне нашли доступ к Вильгельму через одного профессора, слывущего его личным другом. Ответ был самый любезный и со-чувственный принципиально, но – «ещё не пришло время ставить ар-мянский вопрос на политическую почву».
Протест германского посольства против сасунских убийств 1904 года мог только рассмешить Абдул-Гамида, потому что, покуда дипломатия грозила султану формальными представлениями, император Вильгельм прислал ему успокоительное письмо, с советами держаться достойно самодер-жавного монарха и памятовать, что в его подданных никто не волен, кроме Бога, дарующего своею милостью власть, да его, султана, тени Аллаха на земле.
Долгая подозрительность Англии, не оказались бы армяне аванпостом русского движения в глубь Азии, как были они таким аванпостом до сих пор в течение почти трёхвековой борьбы нашей с турками, поколебалась отчасти под влиянием слишком очевидного отвлечения русской внешней политики от интересов Ближнего Востока на Восток Дальний, главным же образом под давлением общественного мнения, пробуждённого донесениями малоазиатских миссионе-ров, не убоявшихся перейти с религиозной почвы на политическую.
Громовая речь покойного Гладстона 9 повернула политику Англии в новое русло, благоприятное армянам. Назрел вопрос вмешательства. Англия не из тех государств, которые любят рассыпать благодеяния даром, но в 1894-96 годах её поведение в армянском вопросе можно считать совершенно бескорыстным: единственным двигателем был ужас, внушаемый обществу трёх Соединённых королевств кресто-вою проповедью Гладстона после Сасунской войны.
Вопреки увере-ниям тогдашней русской официозной печати, английские симпатии к армянам не имели задних целей, направленных против русского престижа. Англия тогда даже не была против плана поручить прове-дение армянских реформ России. Герцог Аргайльский заявил гром-кою брошюрою, что даже протекторат России над Малой Азией он предпочитает продолжению кровавого режима массовых убийств, которые «Красный Султан» возвёл в правильную, чуть не механиче-скую систему. Английские политики гладстоновской школы и глад-стоновых традиций до сих пор повторяют, что удовлетворительно разрешить армянский вопрос в состоянии только Россия.
Отрывок из книгги Александра Амфитеатрова: Армянский вопрос Продолжение следует
Читать также: Армянский вопрос — Александр Амфитеатров, Россия умыла руки в армянском вопросе — А. Амфитеатров
9 Гладстон, Вильям (1809–1898), знаменитый английский политический дея-тель, четырежды избирался премьер-министром, свыше 60 лет был членом парламента, около 30 лет занимал те или иные министерские посты. Неоднократно высту-пал в парламенте в защиту Греции, Болгарии и Армении. В декабре 1894 г. прини-мает армянскую делегацию и произносит горячую речь против турецкой политики в Армении, позднее выступает по армянскому вопросу на многотысячном митинге.
