Левон – Царь Армении – Мадридская авантюра

Левон - Царь АрменииЭту авантюру до сих пор не может забыть Мадрид, да что Мадрид — вся Испания не может забыть. Представьте!..

Директор городской библиотеки, высокий, холеный, с широким римским лицом, с моноклем в глазу, стоит перед стулом, куда я приглашен сесть, и смотрит на меня отчасти заинтересованно, отчасти подозрительно и немного озадаченно.

— О да, — говорит он, — да, сеньор, нечто подобное и в самом деле имело место… Представьте себе! Удивительно, невероятно, как и все в этой нашей Кастилии!..

Поправляет монокль, приподнимает бровь и растерянно смотрит мне в глаза. — Представьте себе…

У него такой оторопелый вид, что я не могу сдержать смех. Пробует засмеяться и он.

— Так что вы не можете отрицать, — говорю я шутя, — что мы имеем определенные права на Мадрид.

Его лицо становится серьезным. Он убирает монокль и испуганно смотрит на меня.

— Не знаю, — говорит он не шутя, — не знаю… Во всяком случае, ваше дело скорее касается городской мэрии…

Через полчаса мы уже добрые друзья. Беседуем о его стихах и о нашей истории, которая для него внове. Теперь, убедившись, что я не явился требовать наследства Левона Пятого, он полностью успокоился. Кладет передо мной все нужные книги, велит принести ручку и чернила, предлагает гаванскую сигару и по телефону договаривается с канцелярией городского муниципалитета насчет встречи со мной.

— Однако же согласитесь, — говорит он с улыбкой, — что чисто кастильская щедрость нашего короля зашла слишком далеко. Что бы вы сказали, если бы кто-нибудь взял да и подарил три, повторяю, три важнейших города вашей страны со всеми правами пусть даже очень достойному, очень несчастному и очень христианскому, но все же совершенно чужому царю, да и то со всеми правами!..

— Это говорит о широте и величии кастильской души…

— Да… представьте…

Он зажигает мне сигару и, высоко подняв голову, направляется в свой кабинет.

И так повсюду. В государственных учреждениях, в библиотеке Академии, в редакции ежедневной газеты, в частных разговорах… Вытаращенные от удивления глаза, растерянное выражение лиц, нахмуренные брови.

— Представьте себе!..

* * *

К 1383 году Сьерра-Невада была обширной пустыней вокруг разрушенной крепости Мадрид. Зимой — бураны и вьюги, летом — солнце и пыль.

Этот незначительный город в самом сердце Кастилии, стоявший на скромном холме, накопил наползающие друг на друга, разделенные кривыми улочками несколько рядов домов с плоскими кровлями и узкими оконцами — чтобы песок и жара не врывались внутрь и чтобы во время нашествия врага жители могли перепрыгивать с крыши на крышу.

Когда внутри крепости звонили колокола церкви, расположенной на самой высокой точке, когда сидевшие на громко ржущих конях гранды в шелковых одеяниях и с длинными саблями галопом поднимались наверх, дома в городе дрожали, и улицы отзывались гулким эхом глубокого ущелья.

Но города в те времена были не столько местом обитания, сколько знаком, подтверждающим наследственные права вельмож. Там, возле ярко-золотистого королевского знамени на башне Алькасара, выстроилась колышащаяся чванливая шеренга флагов многочисленных грандов — цветов крови, зеленеющего луга, черненого серебра, синего неба…

Во дворах, в железных сундуках, в развалившихся подвалах, в пещерах, вырытых под фундаментами, хранились украшенные тяжелыми печатями грамоты, под которыми стояли витиеватые подписи короля и многочисленных свидетелей, в грамотах перечислялось много имен и названий мест, и сложный язык нотариальной юриспруденции смешивался с евангельским стилем, клятва — с проклятием, апокалипсис — с измеряемыми в милях землями.

Вся Сьерра была заключена в пергамент.

На отнятые у арабов земли смотрели завистливыми глазами. Борьба за них была долгой и безжалостной. На каждом клочке земли стоял какой-нибудь кровавый памятник. К завыванию снежных вьюг Сьерры присоединялись голоса тысяч жертв. Под копытами коней звучали жалобные стоны. И война еще продолжалась.

Хуан Первый, “идальго из идальго, рыцарь из рыцарей, отважный воин, смиренный и истый христианин, величественный монарх и гордый кастилец”, воссел на престол в двадцать один год и сразу же завоевал всеобщую симпатию как мудрый и прозорливый король.

В стране, находившейся в состоянии хаоса, он стал наводить порядок. Издал много новых законов, разделенное на сословия население принудил носить различную одежду, городам и селам пожаловал особые, почти автономные права, даровал прощение всем преступникам, запретил нищенство и велел найти для бедных работу, сдерживал мздоимство судей и заставил народ почитать новый кодекс.

Хуан Первый был могущественным монархом.

Его прекрасно организованная армия очистила Испанию от внутренних врагов и вошла в пределы Португалии, дабы завоевать эту страну.

Во время бесконечных войн между Францией и Англией он испанская армада встали на сторону Франции.

В 1383 году его армада дерзко доплыла до берегов Англии, вошла в Темзу и там, в сердце Лондона, потопила британские суда.

Как добрый католик не забыл он и евреев. Издал специальные законы, согласно которым евреи лишались собственного законодательства и переходили ко всеобщему.

Защитить крест от гетто. Спасти душу Испании.

Ибо Испания — это сердце Христа. И колокола Кафедрального собора в Толедо звучали так громко, чтобы слышно было в Риме. И во всем мире. Колокола Толедо и победные крики кастильских воинов.

Крест и меч.

А сам Хуан Первый, в длинной красной мантии, окруженный спесивыми рыцарями и высшим духовенством, входил в храм и, пока звучали трубы и звонили колокола, преклонял колени перед алтарем с сотнями свеч, пламя которых сверкало и искрилось в каменьях его короны, и предавался струящейся в сердце молитве.

* * *

В 1383 году короля постигло огромное горе.

Он только что подписал мир с Португалией, когда из Мадрида пришло известие, что королева донна Леонора, юная и прекрасная, произведя на свет дитя женского пола, несмотря на возносимую в храмах денно и нощно молитву, несмотря на специальное благословение кардинала и на лекарства из змеиной кожи и вороньего клюва, после ужасного кровотечения, приняв причастие, скончалась.

Хуан Первый был сокрушен.

Что это — предзнаменование или кара? Это Провидение его так наказывает? Ужель он был нерадив в исполнении своих обязанностей, ужель пренебрегал интересами церкви, не был благочестив и набожен, не посвятил свою власть защите Святой церкви?

Он скорбел сердцем и терзался мыслью.

Колокола городов и деревень вещали траур. Церкви оглашались воплями, в монастырях постились. Запершись со своим старым исповедником, король страдальчески каялся в своих грехах и, сдерживая рыдания, клялся увековечить память возлюбленной Леоноры добрыми христианскими деяниями, смирением и щедрыми милостынями.

На улице его ждали конь и свита. Хуан собирался в Мадрид, чтобы торжественно перенести тело Леоноры в Толедо и похоронить в часовне, где покоился прах дона Анариго II.

Когда король вышел из дворца, все увидели на его лице ясный и добрый свет. Несмотря на жару, процессия шла, не останавливаясь, весь день. Наконец под вечер, усталые и голодные, они решили переночевать в Медине дель Кампо.

Хуан уединился в одной из комнат помолиться. “Да исполнится воля Твоя, о Всемогущий”, — и растянулся на постели.

На рассвете, когда они готовились продолжить путь, королю вдруг сообщили, что прибывшие из Вавилонии два посланца хотят его видеть.

Перед королем предстали рыцарь и монах.

— Великий царь, мы слуги Христовы, прибыли из страны Вавилонской от имени страдающего в неволе армянского царя…

Хуан не верил своим глазам. Значит, небо услышало его обещания, значит, Всевышний уже требует дани? Причем голосом, исходящим из такой дали!

— Говорите же! Говорите!

Первым, прижав восково-бледные руки к груди и преклонив колени, заговорил монах униатского ордена со впалыми щеками. Его большие глаза были полны страдания, голос дрожал от волнения. В словах его вульгарной латыни, которые переводил доминиканский монах, бились волны горя и выли неумолимые ветры. С необъятных полей восточного мира поднимался великий вопль.

Нагрянули дикие племена, разрушили города, сожгли деревни, обратили в пепел государства. Solitudinem faciunt, o rex [Опустошение творят, о царь (лат.)]. Заступники креста, князья и вельможи вырезаны, народ стонет в плену у неверных, женщины и младые девы…

Рыдания прервали речь монаха: — Помогите, помогите, pro Deo et Eсclesia!.. [Во имя Бога и церкви (лат.)]

Затем преклонил колено, положив левую руку на меч, высокий рыжебородый рыцарь в черной мантии с красным крестом на груди. Его густой низкий голос звучал громко и выразительно. Когда он волновался, лежавшие на плечах черные кудри колыхались, глаза горели. Он поведал королю, при каких обстоятельствах исчезло Армянское Киликийское царство на берегу Средиземного моря.

Герб Киликии

Рассказал о том, как царь армянский, в чьих жилах текла благородная кровь Лусиньянов, после неравных боев “во имя святой правоверной христианской церкви”, попал в руки Soldan’а [Султан (старокастильский)] и переносит неописуемые страдания.

Тщетно ждал он вмешательства христианских государей, с которыми армянские рыцари выступали совместно в героических Крестовых походах во имя освобождения Гроба Господня, и тщетно они обращались к владыкам других стран, чтобы помогли попавшему в беду царю, который мечтает о возвращении своих земель и новой борьбе во имя Святой Троицы.

И вот, прослышав об отважном благородном и могущественном короле Кастилии, чье христианское благочестие известно всему миру, царь армянский поручил им просить и молить его прийти ему на помощь, вызволить из рук неверных и спасти христианскую честь.

При последних словах рыцарь крайне расчувствовался, на минуту остановился, простер руки ввысь и трагическим голосом воскликнул на французском: Pour Dieu vous prie, o roi de Castille, de liberer de la douleur dolente et dure, par Sainte Marie, le roi captif de l’Armenie!.. [Во имя Бога просим вас, о король Кастилии, именем Святой Марии избавить от тяжких мук плененного царя Армении (фр.)].

Король Кастилии приказал немедленно направить послов к султану неверных для спасения христианского царя. Он не очень представлял себе, где находится этот могущественный султан-варвар, над какой страной он властвует и что это за страна, называемая Арменией.

Он только смутно знал, что на Востоке существует страна Вавилония, о которой говорится в Библии и вблизи которой находятся Иерусалим, могила Христа, страна магов… Но в глубине души Хуан был уверен, что обращение послов продиктовано Божественной волей.

Всевышний хочет испытать его. И как знать, не душа ли Леоноры взывает к нему? Да исполнится Божья воля, да будет этот христианский поступок совершен в память о Леоноре, во спасение ее души.

— Я сделаю все, чтобы вызволить своего брата, слугу Христова, армянского царя Левона.

— Послы должны взять с собой самые богатые дары, какие можно найти, — сказал рыцарь. — Быстро отобрать наилучшие дары! — велел король Кастилии.

И из царской казны были отбраны богатые ткани, шитый золотом бархат, тончайшие шелка Кордовы, изготовленное из толедской стали прекрасное оружие и много золотых и серебряных предметов.

Algunos falcones gerifaltes, escarlatas, penasverоs (martas blanсas) y varias alhajas de oro y plata, las mejores quе pudo haber [Разное стальное оружие, ярко-красный и белый куний мех, золотые и серебряные драгоценные изделия, самое лучшее, что было (исп.)].

— О владыка царь, — вмешался монах, — этот варварский деспот Вавилона надменен и чванлив, он требует, чтобы христианские цари обращались к нему со всем смирением, с покорнейшей и нижайшей мольбой. При этих словах глаза окружавших Хуана Первого грандов засверкали, и острия их шпаг задрожали.

— Пусть Гонсало Мартинес, придворный хронист, сейчас же напишет такую челобитную, — среди всеобщего изумления объявил король и, обращаясь к своим придворным, добавил: — Это слезное прошение будет тирану неверных уроком христианского смирения и любви, а также выражением еще не слыханной в анналах кастильского духа generosidad y caballerosidad [Великодушие и рыцарство (старокастильский)].

И пока Хуан ехал в Мадрид, дабы выполнить свою печальную миссию, назначенные им послы вместе с людьми царя Левона совершали последние приготовления к долгому и опасному путешествию.

* * *

Здесь эту полусказку-полуисторию, увиденную преимущественно глазами испанских хронистов, — коню, говорят, все видится в преувеличенном свете — можно было бы обогатить множеством описаний. Нетрудно было бы, к примеру, используя труды разных авторов — от Марко Поло до Руи Гонсалеса де Клавихо, — изобразить отъезд делегации Хуана, которой предстояло путешествие, полное опасностей, как свидетельствует тот же Клавихо, делегации, предоставленной в пути всем бурям и ветрам, подвергавшейся непрестанной угрозе нападения пиратов и разбойников и испытавшей тысячи разных злоключений.

Можно было бы также дать описание тех стран, через которые они, вероятнее всего, проходили, тех поразительных языков и наречий, которые они слышали, того, как они добрались до места назначения, явились во дворец султана (здесь как можно сильнее сгустить краски, явить изобилие эпитетов, выражающих трепет, содрогание и волнение), пали в ноги, бились лбами о землю, как убедили его и наконец заключили в объятия страдавшего в узилище армянского царя и рыдающими от счастья голосами сообщили ему, что он свободен.

Чего только нельзя было бы рассказать о тех ужасных временах! Об ордах Тамерлана, вихрем промчавшихся от Индии до Сирии, о воздвигнутых им пирамидах из 70 тысяч черепов! О жалком состоянии Константинополя, готового пасть в ноги туркам. О разрушении городов, сделавшихся “не пригодными для обитания местами”, о резне среди населения.

Об уничтожении восьмитысячелетней оросительной системы Средиземноморья и превращении земель в пустыню. О безжалостном правлении в Египте мамелюков — сословие, которое вело свою родословную от взятых в плен христианских мальчиков. О малодушной и порочной дружбе византийцев с турками и их готовности пожертвовать христианскими странами во имя этой дружбы.

Хубилай

О бестолковой политике невежественных, ничтожных пап, чью личную неприязнь к армянам и жажду мести, чье тщеславие и мелкие расчеты можно считать одним из величайших преступлений в мире.

Подумать только — в 1269 году могущественный Хубилай послал в Рим делегацию с просьбой прислать сто подготовленных священнослужителей для распространения среди его народа христианства.

То была уникальная и чудесная возможность обуздать и воспитать варварские орды! Посланцы Хубилая два года прождали без каких-либо результатов. Клерикальные партии боролись друг с другом за папский престол.

А когда, наконец, был избран папой Иннокентий IV, он соизволил послать на Восток всего лишь двух малограмотных доминиканских монахов, столь мало воодушевленных своей миссией, что они даже до места не добрались. Два невежественных доминиканских монаха для обращения в христианство одной из самых могущественных империй мира!

Католическая власть, на которую столько надежд возлагал несчастный Лусиньян, переживала распад. Вещавшие от имени Христа чудовищные марионетки преследовали только личные или групповые интересы. На могиле св. Петра разыгрывалась жалкая комедия.

В 1261 году греки отвоевали у латинских императоров Константинополь. Михаил VIII навсегда разорвал связи с папами. И Рим, злопамятный и узколобый, ответил на это заговорами, коварными интригами и принимавшей невероятные формы ненавистью к тем христианам, которые слепо не покорились его власти. Но какой власти?!

Папы в Риме и антипапы в Авиньоне. Один папа предавал анафеме другого, тот отвечал проклятием. Столкновения, интриги, злоба. Государства тоже разделялись в соответствии с враждой между папами. С одной стороны, антифранцузская группировка — Англия, Венгрия, Польша, северная Европа, с другой — Франция, ее соратник король Шотландии, христианские страны Пиренейского полуострова и несколько немецких князей.

Небольшая Армения кишела невежественными и злобными латинскими священнослужителями. Их истинным занятием было натравливание одной части армянского народа на другую. Они стремились разделять, вносить разногласие и разлад.

В моральном смысле это было большее зло, чем нашествие турок.

Под личиной носителей linguam armeniam elegantem [Аристократический армянский язык (лат.)] копошились змеи и скорпионы, каркающие вороны, которые тотчас же разлетелись, когда опасность постучалась к нам в дверь.

Остался армянский народ, и наступили столетия черные и неумолимые.

Обо всем этом, говорю я, можно долго рассказывать, но где взять слова? Армянская историография вывесила черный флаг, впитавший в себя все слова, и больше слов уже не осталось… А если и есть, то они другие, они должны быть другими. И как трудно их найти, знает каждый.

Во всяком случае, факт в том, что к 1383 году язык у армянского народа отнялся. “У одних язык во рту отсох, — писал Абовян, — у других душа обмерла, у третьих губы засохли от страха, кровь лилась рекой…”

И посреди всего этого ужаса остался наш блаженный Левон Пятый. Одинокий, несчастный, жалкий. В некотором роде Гамлет, бегущий за призраком своего отца. Спешу сейчас же сообщить, что во всех попавших мне в руки хрониках, книгах и рукописях нет даже упоминания об армянском народе, нет ни слова о его страданиях, его утраченной свободе. Есть лишь упоминание о Левоне, о возвращении трона его предков, о султане и правоверной католической вере.

Когда я хочу представить себе ту эпоху, испанские нравы и типажи — первозданно-грубые, наивные и эпические — перед глазами почему-то встает одна абиссинская кинолента: какой-то негус и множество разных племен. Почему — и сам не знаю. Но уверен, что это продиктовано какой-то внутренней правдой. Какой-то психологической аналогией.

Арабская хитрость в соединении с непосредственностью религиозного чувства. Безграничная наивность и непомерное тщеславие. Желание казаться Гаруном аль Рашидом и Соломоном одновременно.

И озабоченные, завистливые взгляды разных племен. Ропот и шушуканье.

Никто из них не верил, что “султан Вавилона” даст свободу армянскому царю. В глубине души все были уверены и спокойны. Похоже, что и сам Хуан не питал больших надежд. Прошел год, как отбыли посланцы, и никаких вестей.

А если случится невозможное, и царь получит свободу, значит, сомнений больше нет: Бог дал ему свершить справедливейшее деяние — преподать хороший урок неверному султану и показать всему христианскому миру величие и рыцарственность испанского духа…

Хуан Первый находился возле границы с Португалией, когда ему доложили, что посланная к султану делегация вернулась вместе с вызволенным из плена армянским царем.

Среди придворных поднялось сильное волнение.

Радости Хуана не было предела. Немедля он дал приказ приготовиться к торжественной встрече в Бадахосе несчастного царя. Гранды и слуги, восхищенные, с нетерпением ждали столь невероятной встречи, рara quienes era por extremо sorprendente aquel espectacolo [для которых это представление было очень удивительным, ошеломляющим (исп.)]. Подумать только, освобожденный из страны Вавилонской пленный царь! Библейская сцена, где главным героем выступает могущественный монарх Кастилии…

А вот и сама эта мелодраматическая сцена.

Хуан Первый в величественной позе, какая приличествует актеру, играющему роль шекспировского короля, восседает на троне, окруженный грандами в роскошных одеяниях и слугами.

Левон Пятый, которого неизвестно откуда появившиеся позже гравюры изобразили похожим на объевшегося епископа — толстощеким, широкоплечим, бородатым и с восточной чалмой на голове, притом, что в этих условиях его следовало бы, скорее, вообразить худым и измученным, аристократичным и бледным, — едва увидев Хуана, derribabare in tierra — бросается на землю, припадает к стопам короля и, вытянув губы, тщится поцеловать ему ноги.

Но, растроганный этой душещипательной сценой, великодушный и добрый Хуан молниеносно вскакивает с трона и поднимает жалкого Левона, показав тем самым, как говорят испанские историки, что, “если он его вызволил из злых рук, это вовсе не означает, что он хотел видеть его жалким и униженным”.

И тотчас же, желая показать, что это так, а не иначе, он приказывает дать несчастному царю лучшие златотканые одежды, отделанное серебром оружие, драгоценности и все то, что поможет ему возместить утраченную восточную роскошь.

Пусть увидит мир generоsidad y caballerosidad [щедрость и рыцарственность (исп.)] грозного короля Кастилии!

Но, словно этого мало — представьте, сеньор! — он, движимый каким-то бурным, неуправляемым чувством, доходит до такой крайности, каковой не найти во всей средневековой истории: он дарит ему, этому чужеземцу, составляющие сердце Кастилии три города — Мадрид, Андухар и Вильяреал.

Мадрид! Оставим другие, но Мадрид, этот бриллиант в короне Кастилии!..

И здесь мелодрама переходит в настоящую драму.

Указ Хуана обрушивается на головы кастильской знати, как тяжелый удар жезла. Вначале впечатление было столь ошеломляющим, что никто не осмелился и слова вымолвить. Как можно воспротивиться монаршей воле? Свершившееся было столь неожиданным, столь новым и невиданным, что дворяне не сразу осознали все значение этого пожертвования.

Поднимается глухой ропот недовольства.

Представьте себе!..

То, что судьба несчастного царя далекой страны может вызвать сострадание и высокое чувство милосердия в душах верующих, вполне понятно. Что потерявшему все богатство царю справедливо было оказать щедрую помощь — тоже понятно. Что этому царю надо было содействовать деньгами и оружием, дабы он отвоевал свою страну и восстановил свои традиционные права, — тоже понятно. Но — тысяча святых! — взять и отдать ему принадлежащие короне Кастилии три важнейших города и назначить его их владыкой, которому обязаны подчиниться самые знатные и самые гордые дворяне, — это ужасно, это непростительно!..

Досада, брожение, протест.

Во дворцах грандов созываются тайные собрания. Произносятся едкие и язвительные речи. Возникают группировки. Во все концы Кастилии посылают людей, чтобы известить о случившемся всех вассалов трона, все знатные роды. На ноги поднимаются все, кто в этом заинтересован. Городской совет, чьи права попраны, землевладельцы и купцы, которые могут лишиться своих монопольных прав, и народ, во главе которого должен стать какой-то пришелец, восточный варвар.

Эта всеобщая озабоченность имеет, прежде всего, материальную подоплеку. Аристократия обладает священными, закрепленными законом правами на доходы с этих городов. Как станет распоряжаться имуществом новый владелец? Ведь он гол как сокол, поэтому, естественно, для пополнения своей казны будет драть все, что только можно содрать. Не надо быть пророком, чтобы предвидеть это. Восточный человек, пусть христианин, но ведь в душе-то он все равно султан, деспот, а как же!

А мы?..

И, наконец, попраны права кортесов. Без решения кортесов король Кастилии не имеет права на подобный шаг. Не имеет!

Узнав о зреющем протесте, Хуан очень опечалился. А затем возмутился. И объявил: если знатные люди Кастилии и в самом деле хотят ему служить, пусть безропотно подчинятся его воле, а она непреклонна.

9 октября 1383 года Хуан отдал категорическое распоряжение представителям городского совета и государственному нотариусу подготовить и подписать в Сеговии соответствующий указ, согласно которому Мадрид и два других города отдаются армянскому царю.

Свидетельствует документ 2-a-385-18 канцелярии города Мадрида:

“En la ciudad de Segovia, lunes diez y nuebe de Octubre… estando el muy alto e muy noble don Leon, rey de Armenia, en su palacio en el monasterio de San Francisco de la dicha cibdat, en persona antel dicho rey don Leon, et en presencia de mi Gonzale Martinez, escrivanto de oro senor el rey Johan de Castiella…”

“9 октября, находясь в городе Сеговия вместе с почтеннейшим и благороднейшим доном Левоном, царем Армении, в монастыре Святого Франциска выше названного города, в присутствии упомянутого царя дона Левона, нашего сеньора короля Хуана и моем, письмоводителя Гонсале Мартинеса…”

Хуан честно выполнил свое обещание.

Народ Мадрида дал согласие быть подданным царя Левона. Алькальд города испросил согласие городского Совета, подчеркнув, что, во избежание каких-либо неожиданностей и возможных в будущем недоразумений, король Хуан оставляет за городом права на определенные земли и определенные доходы.

12 октября 1383 года царь Левон прибыл из Сеговии в Мадрид.

Нового властителя народ встретил в городе торжественно. Вместе с изъявлением верноподданнических чувств мэрия и Совет представили прошение за подписью дона Диего Ферандеса де Мадрида, Альваро Ферандеса де Лаго, Гонсале Бермудеса и Хуана Родригеса, в котором они отмечали, что, согласно волеизъявлению Совета, должны быть сохранены привилегии, права и свободы города и что город должен продолжать развиваться и обогащаться.

На это прошение Хуан Первый ответил полным согласием, сочтя требования Совета вполне справедливыми, и, воспользовавшись поводом, публично разъяснил причины, побудившие его дать такие права лишенному наследства армянскому царю. Главной из причин было то, что несчастный царь пожертвовал всем, даже своим царством во имя сохранения “католической святой веры” habia perdido su regno en defendimento de la sanna fe catolica.

Хуан был вынужден сделать подобное заявление, ибо, по-видимому, движение против армянского царя приняло опасный характер. Дворянство Кастилии, к которому примкнула большая часть духовенства, прибегало к любым методам для дискредитации чужеземца. Так ли уж верно, что этот царь — правоверный католик? Жившие на Востоке монахи утверждают, что армяне всегда были врагами папства, раскольниками и гонителями католических проповедников…

И даже если допустить, что сам он, армянский царь, — истинный католик, кто может поручиться, что после его смерти какой-нибудь раскольник не завладеет его наследством и не принудит народ к своей cатанинской вере?

Хуан, который в своей первой, позже исчезнувшей дарственной грамоте, даря Левону города, не ставит каких-либо особых условий, был вынужден изменить свое решение и объявить, что эти права даются армянину, дабы он наслаждался ими всю жизнь, но после его смерти город Мадрид с его доходами и привилегиями вернется под власть кастильской короны.

И чтобы развеять какие бы то ни было сомнения касательно последнего пункта, и чтобы в этом были абсолютно уверены Совет, рыцари и честной народ, — Consejo, caballeros y hombres buenos — Хуан торжественно дает благородное королевское слово, что после смерти армянина город перейдет к первому сыну Хуана — инфанту дону Энрике и его наследникам и ни при каких обстоятельствах не будет принадлежать никому иному, будь то коренной житель или иноземец, и отныне, он, король Кастилии, приказывает Совету, рыцарям и всему народу никогда и ни при каких обстоятельствах не принимать и не подписывать ни одного документа, противоречащего его обещаниям.

И все это он велел запечатлеть на бумаге, приложив еще и пространное, подтверждающее верность католической церкви предисловие, где говорилось о Троице, Деве Марии и канонизированных святых, и дал подписаться под ней своему старшему сыну и многочисленным свидетелям, уверенный, что бумага ублажит и членов Совета, и дворян (бумага канцелярии 2-a-305-27).

Но все это, как выяснилось позднее, делу не помогло.

То, что Хуан предпринял превентивные шаги на будущее, это еще ничего. Но настоящее?.. Кто возместит потери рыцарям и честному народу? Те деньги, что тратит варварский армянский царь, те доходы, что он получает, все за счет их кармана. Попираются старинные и подкрепленные множеством свидетельств права. Религия религией, гуманность гуманностью, а их деньги?!

Злоба и ненависть к армянскому царю нарастали.

Укрывшись в своем дворце, окруженный враждебно настроенными придворными, презиравшими его, последний Армянский Царь и первый Армянский Беженец переживал тяжелые, горчайшие дни.

Чужой дом, чужой хлеб!..

Предвестие трагедии, которая станет для большей части армянства почти естественным состоянием. Первое sale etranger [грязный чужеземец (фр.)], первый моральный удар плетью, первое унижение, голова, впервые склоненная перед псами, — все то, от чего оскорбленному самолюбию армян предстояло страдать еще долгие столетия!

Честно говоря, я лично не питаю особых симпатий к этому жалкому Лусиньяну как царю. Его фанатичное латинофильство и приверженность католичеству ввергли армянский народ в беду.

В последние годы Киликийского царства армянская нация была расколота, развращена, лишена единомыслия и духовного согласия. Неисчислимы те потери, тот вред, которые благодаря поддержке трона нанесло нашей нации невежественное, скотоподобное и паразитическое чужеземное духовенство, и все еще продолжает наносить.

Ужасные последствия имела также та глупая вера, которую с этого времени стал питать армянский народ к так называемым “цивилизованным христианским странам” — глаза наивных агнцев, устремленные в пустоту!

Левон Пятый в своей новой тюрьме, в Мадриде, — понимал ли он это?..

Казалось бы, после объяснений, данных Хуаном, и его уступок аристократы Кастилии должны были бы угомониться. Но нет, начатая против чужеземного царя борьба продолжалась ожесточеннее, чем прежде. Наши деньги! Наши доходы!

Несмотря на все усилия Левона угождать своим подданным, быть справедливым владыкой, смиренным и ревностным католиком, сострадательным к нищим, щедрым, добрым и мудрым, ряды недовольных росли.

Для того, чтобы опорочить царя Левона, о нем стали распространять тысячи разных сплетен. Все это ложь, будто он потерял свое царство, отстаивая правоверное христианство. Армяне всегда были врагами католичества и преследовали миссионеров! Хуан Первый просто слишком добр и наивен.

Он верит этому коварному восточному человеку и не думает о том, что если он завтра умрет, этот бывший тиран может прибегнуть ко всяким уловкам и интригам, чтобы завладеть нашей страной. И, наконец, наши деньги! Наши доходы!

Дабы явить свое бескорыстие, царь Левон большую часть доходов тратил на обновление города, на укрепление разваливающихся крепостей и стен. Жил очень скромно, тратил мало, раздавал много.

Пусть так, — бормотали недруги, — а что, если все это хитрая уловка и коварная дипломатическая игра для завоевания доверия народа и наших симпатий? И что вы скажете, если завтра, воспользовавшись предоставленными ему правами и невиданными, вызвавшими восхищение всего мира щедростью и великодушием истинно кастильской души, он обложит нас новыми налогами, сделает новые займы?

Не упустив случая, накопит огромное богатство, и отошлет своим наследникам или своему народу? Обдерет нас, как липку. А чтобы избавиться от противников, завтра возьмет да и сменит всех должностных лиц, назначит своих людей, лишит членов Совета и мэрии их прав. Не забывайте, вы имеете дело с восточным человеком! Не будьте наивны, не будьте глупы!

И снова была послана делегация к царю Левону с требованием подписать новую бумагу, дать новые клятвы и публично заявить, что он никогда не введет новых налогов, не создаст источника новых доходов, не сделает новых займов, не тронет ни одно должностное лицо или членов Совета, или дворцовых служащих, или членов мэрии, или каких-либо иных служащих, не назначит своих людей и вообще обязуется сохранить нынешнее положение и не сделает никаких распоряжений.

Мало того — царь Левон должен был письменно поклясться, что не имеет права применять какие бы то ни было наказания в отношении офицеров дворца и города, князей, придворных дам, слуг и девиц, если даже они выступят против него.

Заранее освободить от любых наказаний тех, кто не подчинится ему — absolvendo de todo pena a los que le desobedeciesen…

Одним словом, властелин без власти.

И дон Левон, милостью Божьей царь Армении и властелин Мадрида, Вильяреала и Андухара, в длинном и пространном документе за номером 2-305-60 обещает и клянется, что выполнит все требования, податей брать не будет, этого не будет делать, того не будет делать.

И подписывается: “Rеy Lyon Quinto, regnante” — “Царь Левон Пятый, царствующий…”

Слово “царствующий” звучит ужасным издевательством. Царствует над кем, царствует над чем? Там, в Киликии, руины и пепел, а здесь… Не надо быть большим психологом, чтобы представить себе невыносимую атмосферу, которая создалась вокруг Лусиньяна: пренебрежение, которым его хотели унизить, скрытую за неискренними фразами враждебность, жалящие взгляды, усмешки, а, учитывая грубые нравы эпохи, и непотребные слова, поступки и преподнесенный на серебряном блюде горький чужой хлеб…

Если бы не уговоры Хуана Первого, несчастный царь, наверное, все оставив, сбежал бы. Но Хуан сделал все от него зависящее, чтобы помочь ему. К тому же — куда бежать?

На Западе положение, как всегда, запутанное: две большие страны, которые могли бы прийти на помощь армянскому царю, находились в состоянии непрекращающейся борьбы, к тому же в Армении уже нечего было грабить — турки все унесли и сожрали.

Папская власть была еще более жалкой, чем когда-либо. Христос и его учение были выставлены на продажу и, как и вчера, стали орудием мелочной местной политики.

Куда податься?

И царь-беженец, склонив голову, смирился. “Потерпите, — говорил ему Хуан, — потерпите, посмотрим, что будет”.

* * *

9 октября 1390 года Хуан Первый с архиепископом Толедо доном Педро Тенорио в сопровождении группы кастильской знати ехали верхом из Алкалы в порт Бургос.

Под ними были арабские скакуны. Горячие, быстроногие и беспокойные животные, о которых долго прослужившие в Африке рыцари рассказывали увлекательные истории. Они-де способны мчаться, как стрелы, как огонь и пламя, и иногда всадникам кажется, что у них выросли за плечами крылья.

— На песке, в пустыне, может быть, но не здесь, не на этой каменистой земле, — заметил Хуан.

— Смотря кто наездник, ваше величество, — воскликнул кто-то из рыцарей, и, натянув поводья, они мгновенно сорвались и полетели вперед.

В облаках пыли их вскоре не стало видно.

— Чудесно! — сказал Хуан, обращаясь к архиепископу Толедо. — Но почему эти господа думают, что хорошим наездником можно стать, только прослужив в Африке? Смотрите!.. И, стегнув при всех своего коня, он, пригнувшись, отпустил поводья и помчался.

— Боже всемогущий, — прошептал архиепископ, — Боже всемогущий!..

Через полчаса король лежал на земле бездыханный, с разбитой о камни головой. В Мадриде внешне воцарился траур.

* * *

Это общепринятое объяснение смерти короля Хуана мне кажется темным и, чего греха таить, довольно подозрительным.

Прежде всего, то утверждение современников, что при этом присутствовал архиепископ Толедо, который, добавляют они, был давнишним и верным другом отца Хуана, поэтому, хотят они сказать, в его свидетельстве сомневаться не приходится.

А почему нужно сомневаться?

Далее, короля сопровождали прослужившие долгие годы в Африке аристократы. Я чуть было не сказал — авантюристы. Те, кто знаком с нравами искателей приключений того времени, холуев и мошенников, для которых выгода превыше всего, а преступление обычное средство ее достижения, могут себе представить характер и моральный облик этих людей, особенно тех, что многие годы прослужили в Африке и были заняты обычным разбоем. Но оставим в стороне и подозрительное присутствие при сем господ именно из Африки.

Факт в том, что всадники удалились на значительное расстояние, а Хуан, желая догнать их, оставил архиепископа, друга своего отца, то есть человека в преклонных годах одного, быстро погнал коня и исчез. А того, что случилось там, вдали, где Хуан, по всей вероятности догнал всадников, архиепископ видеть не мог.

Значит, его свидетельство, если оно имело место, не представляет ценности. Человек лежал на земле c разбитой головой, бездыханный, и нетрудно было убедить старика, что король просто упал с коня и разбился. Оставим без внимания и то, что нравы духовенства были не менее разбойничьими, и в те времена добиться молчания одного епископа при совершении преступления было самым легким делом.

Но самое странное, что испанские хронисты долго не останавливаются на этой смерти. В двух словах упоминают об этом происшествии и идут дальше. Никаких подробностей. И не рассказывают, по их обыкновению, о трауре, в который оделась страна, о похоронах, которые устроили королю и тому подобное. У любознательного читателя, умеющего читать между строк и чувствовать истинное настроение автора, создается впечатление, что люди были не слишком-то опечалены, а напротив, свободно вздохнули — наконец-то избавились.

Зато хроники подробно останавливаются на событиях, случившихся после смерти короля.

Во-первых, эти события были крайне важны, ибо после смерти Хуана из-за малолетства инфанта власть фактически переходила в руки дворянства и духовенства Кастилии. Поэтому и дворянство, и духовенство, недовольные действиями Хуана, были заинтересованы в его исчезновении.

И хотя у меня нет в руках решающего факта, однако, имея все это в виду, мне не кажется невероятным, что Хуан пал жертвой преступления. Его убили, чтобы избавиться от Левона.

И избавились.

* * *

Нетрудно представить себе положение Левона после смерти Хуана.

Радости Мадрида не было предела. Совет города, не теряя ни минуты, созвал духовенство, знатных и богатых людей — prelados, magnates y ricos hombres — и объявил дона Энрико единственным законным наследником престола. На площадях будущей столицы подняли флаги с именем нового короля, желая тем самым показать, что единственным владыкой города является он, а не кто-нибудь иной.

Состоялись пышные торжества.

Горожане, кабальеро и идальго, с огромным воодушевлением устраивали празднества, организовывали демонстрации и, соединившись в процессии, шли с улицы на улицу.

Вполне вероятно, что, проходя мимо дворца (историки об этом, естественно, умалчивают), участники процессии враждебными выкриками понуждали армянского царя покинуть город. И вообще, кто знает, какие непристойные сцены могли там разыгрываться…

Одним из первых шагов регентов Энрико Третьего было аннулирование всех привилегий, дарованных прежним королем. Против Левона восстали духовенство и дворянство, и даже оставаться в стране было опасно для жизни.

Левон Пятый далее в Мадриде оставаться не мог. Не мог оставаться даже в Испании.

Поэтому он уехал.

* * *

Материалы о Левоне Пятом у нас собирали и писали о нем по большей части армяне-католики, духовные и светские деятели. По понятным причинам, они старались внушить мысль, что во время наших национальных бед, если не все исповедовавшее католицизм человечество, то хотя бы духовенство было с нами. И в качестве весомого примера приводили эпизод с нашим последним царем Левоном: видите, каково католичество! — три города дало нашему последнему царю, то сделало, это… И мы наивно, я бы сказал, глупейшим образом чувствуем себя польщенными, и готовы забыть смертельные обиды и вред, которые то же католичество и теснейшим образом связанная с ним Европа нам нанесли.

Наши нелепые иллюзии, наши тщетные, пустые надежды на Европу слишком дорого нам обошлись. А истоком этих иллюзий была легенда о Левоне — некрасивый и унизительный для чувства собственного достоинства эпизод, который нам преподнесли в красивой конфетной обертке.

Пусть не покажется странным, что еще совсем недавно в той же Киликии, плавающей в нашей крови Киликии, французские солдаты в союзе с турками стреляли в наших добровольцев, и пусть не покажется странным, что и сегодня тоже наших скотоподобных палачей везде принимают с почестями, в то время как нас всячески стараются унизить.

И это тоже не ново, это тоже идет с тех самых дней.

Как видно, регенты и воспитатели Энрико Третьего, в основном клерикалы, дабы он никогда не повторил христианский жест своего отца, внушили ему ненависть к христианам Востока вообще и к армянам в частности. Я уж не говорю о евреях, которых он уничтожал нещадно.

Христиан Востока и армян следует ненавидеть. Они раскольники, не принимают папской власти, выступают против интересов латинян и в свое время преследовали проповедников из Рима.

Гораздо предпочтительней были варвары — сельджуки и монголы. И эта ненависть была так сильна, что, когда пришла весть, что некто по имени Тамерлан предает мечу сотни тысяч христиан, разрушает города, сжигает деревни, сравнивает с землей церкви и победно продвигается вперед, словно всеуничтожающий вихрь, король Энрико Третий, правая рука Рима, защитник католицизма и любимец папского престола, в 1402 году послал многочисленную торжественную и богатую делегацию, чтобы поздравить Тамерлана с его победами. Рara felicitarle por sus triumfos…

Растроганный Тамерлан через тех же делегатов выразил ему свою благодарность и послал королю Энрике награбленные в домах армян богатые дары, и среди них двух взятых в плен красивых молодых девушек.

Энрике почувствовал себя настолько польщенным, что 22 мая 1403 года из Пуэрто де Санта-Мария отбыли новые его послы, дабы передать Тамерлану еще большие доказательства глубочайшей дружбы и приязни испанского короля. “Великому Воителю, храбрые деяния которого затмили славу всех бывших до него полководцев”. Para darle mayores moestros de amistad…

Отрывок из книги “Испания” Костана Заряна (перевод с армянского Ирины Карумян).

Leave a Comment

Your email address will not be published. Required fields are marked *

This site uses Akismet to reduce spam. Learn how your comment data is processed.

Scroll to Top